Елена Усачева - Желание Страница 21

В душе защемило, дышать стало тяжело. Мне показалось, что я стою на обрыве и смотрю вниз. Голова кружится, в груди щекочет так сладко и одновременно так неприятно, и пальцы на ногах щемит, и ноги становятся как деревянные. И понятно, что надо отойти, перевести дух, но я все смотрю и смотрю вниз, до дурноты. И вместе с этим приходит осознание, что любовь — настоящая любовь, а значит, и моя — всегда будет трагедией. Сладко-щемящей трагедией с тайной надеждой на счастливый конец. Но в том-то и крылась величайшая тайна, что ответа на вопросы о любви нет, как нет конца нашим отношениям с Максом. Чем все у нас может закончиться? Свадьбой? Детьми? Но это не исход любви. Это все природное, необходимое, житейско-бытовое, во что превращают любовь умные взрослые люди, которым надо как-то жить, на что-то кормиться, у которых есть свои тщеславные устремления. Жизненные удобства, расчеты, компромиссы не могут соседствовать с любовью. И какая же я дура, что все еще цепляюсь за такие глупости, как кто где спал и где проснулся! С любовью это не имеет ничего общего. Просто отголосок старой жизни, та шкура, что уже слезла со змеи, но еще цепляется за ее хвост отжившими чешуйками.

От таких мыслей, от того, что меня вдруг переполнила любовь, сердце заболело. Дыхание перехватило. И все то глупое и наносное, все те ненужные слова, что я все еще придумывала, стали от меня уходить. Не надо бороться за любовь. Любовь — данность. Именно это мне каждый раз пытается объяснить Макс, а я все не понимаю. Я все еще требую каких-то доказательств. А их нет и быть не может. Любовь не выражается в предметах и расстояниях. Что бы теперь ни происходило, где бы я ни была, все не имеет значения, потому что у меня теперь есть моя Вселенная, наполненная любовью, свой истинный смысл, рядом с которым вековые знания — ничто.

И как бы подтверждая мои слова, до сих пор мирно стоящая стопка учебников вдруг опрокинулась. Белая тень мелькнула по ковролину.

А в груди все сжималась и сжималась как-то невидимая частичка меня. Было больно и радостно.

Я стояла над обрывом, чувствуя неприятные мурашки, и понимала, что счастлива. Счастлива сейчас и навсегда. И что бы ни произошло дальше со мной и с Максом, я сохраню в себе свое чувство любви — чувство вечного восторга перед жизнью и перед этим даром, весь смысл которого умещается в такое короткое слово.

Глава VI

СБОРЫ В ДОРОГУ, КОТОРОЙ НЕ БУДЕТ

Сон был черный, непроглядный. Вырывалась я из него с трудом. Он держал меня в своих мертвых объятиях, все шептал, чтобы я не шевелилась. Но назойливая птичка стучала в стекло, теребила мои волосы, заставляла вспоминать, о чем-то думать. Двигаться.

Глаза открывать не хотелось, но пришлось.

В комнате еще было светло, солнечный свет сместился в дальний правый угол окна, но тело свое я еще не чувствовала. Оно спало, запрещая мне брать его под свою команду.

Звонок в дверь пропел снова. Сердце в груди шарахнулось, заставив меня глубоко вдохнуть и закашляться. Я повернулась на бок, пытаясь сообразить, что происходит. Птичья трель повторилась, раздраженно, настойчиво. А когда она смолкла, казалось, книги, стол, стул и брошенная на его спинку кофта продолжают звенеть, будить, теребить.

Не успела смолкнуть эта перекличка, дал о себе знать сотовый телефон, и стало понятно: нет, мне не спрятаться и в черноту сна уже не вернуться, придется вставать.

Не чувствуя под собой ног, держась за стены, я добрела до прихожей, тяжело опустилась на стул. В дверь шарахнули чем-то тяжелым. Будем надеяться, что бьются головой. Не так будет обидно за последствия, потом можно говорить, что к делу подошли с умом.

Я дотянулась до замка. Дверь распахнулась.

На пороге стояла Маркелова в знавшем лучшие времена длинном черном пальто и черном шарфе, обмотанном вокруг горла, в армейских ботинках, в черной короткой юбке и черных колготах. Вид ее был сумрачен. Как всегда. Ей шло.

— Спишь, что ли?

Лерка пошла в комнату без лишних предложений. Белка предательницей метнулась к ногам хозяйки. Ладно, ладно, попросит она у меня новенькую перчатку… Дам ей резиновую, для мытья полов.

— Сплю! — еле кивнула я. Теперь надо было как-то перенести свое тело из прихожей обратно на кровать, что в моем состоянии — задача почти невыполнимая.

— А то я стучу, стучу… — Маркелова окинула взглядом комнату, нашла свои тетрадки. Интересно, кого она ждала у меня увидеть? Нет, не интересно. Совсем не интересно.

— Ты встречалась с Максом? — Вопрос вырвался сам собой. И я поняла, что меня все это время тревожило — профиль на полях. Он появился не просто так.

— Сегодня — нет, — не задумываясь, ответила Лерка. Она была поглощена перелистыванием своего дневника. Очевидно, пыталась найти отпечатки пальцев или другие доказательства его нетронутости.

— А когда — да?

Я откинулась на стену, чувствуя, как внутри развязывается тугой узел, как перестает болеть душа, как медленно и уверенно начинает стучать сердце.

— Ну, он пару раз подходил ко мне… — все еще не обращая внимания на то, что говорит, пробормотала Маркелова и замолчала.

Смешно получается. Шел как-то Макс утром в булочную за свежим хлебом и пряниками, ни о чем плохом не думал, а тут навстречу ему Маркелова с багетом под мышкой. Сначала они о прогнозе на урожай на будущий год поговорили, потом об изменении климата и озоновых дырах, о перспективах экономического развития нашей страны, затем обсудили качество обслуживания в магазинах. И так увлеклись, что Маркелова в душевном порыве написала портрет Макса на полях своей тетрадки. А ведь Макс мог не только сделать так, что его проход по улице остался бы незаметным, но и стереть из Леркиной памяти встречу, чтобы никакое подсознание не подкинуло ей идею писать портрет прекрасного незнакомца. Насколько я успела узнать любимого, случайностей он не допускает. Бывали у него только плохо просчитанные намеренности. Но тут явно не такой вариант.

— Что хотел? — спросила я как можно безразличней.

Кого обманываю? Я и в нормальном-то состоянии актриса никакая, а сейчас и подавно. Я прошла в комнату, начала переодеваться. Джинсы, блузка. Еще бы расчесать волосы, со сна они немного спутались. Носки не находились.

— Ты же все прочитала. — Лерка стукнула тетрадью о ладонь. О, сейчас она была хороша! Черные, от недавней покраски еще тяжело-ровные волосы обрамляют узкое бледное лицо, пухлые искусанные губы, синеватые полукружья под темными глазами.

— Я не читаю чужих дневников. — Сказала и тут же пожалела, что проявила повышенную сентиментальность. Стало вдруг любопытно — что же у нее там написано? Ведь известно, не искушай вора — не оставляй сумки без присмотра. То бишь не путай дневники с тетрадками…