Людмила Астахова - Ничего невозможного Страница 21

— Вам плохо, милорд? — на всякий случай спросил Морран.

— Плохо. Попросите принести мне воды запить лекарства.

Телохранитель попался настолько зоркий и внимательный к мелочам, что в последнее время начал утомлять Росса своей бдительностью. Наверняка ведь регулярно докладывает Урграйну все подробности житья-бытья семейства Джевиджей и остальных домочадцев. С одной стороны, скрывать от командора особенно нечего, а с другой — чем меньше людей будет знать о том, что в семье Росса не все в порядке, тем лучше. В любой структуре, даже такой закрытой, как Тайная служба, рано или поздно случается утечка информации. Уж лучше потом все откроется разом, чем начнут просачиваться всякие слухи и слушки.

Было все это уже — грязная изнанка, красочные выдумки, подлинная и неприглядная правда. Ранвинэл чуть ли не со дня свадьбы давала поводы для сплетен. На первом же балу, куда их пригласили вместе как супругов, она омерзительно напилась, а потом блевала в саду. Рвота текла по подбородку, затекала в декольте, а юная леди Джевидж размазывала всю эту гадость по лицу.

Это сейчас, пройдя всеми кругами жестокого опыта постыдной немощи, Росс бы простил, пожалел и попытался лечить жену-пьянчужку, но тогда он преисполнился презрения. Сначала Джевидж ее возненавидел, а потом просто плюнул и вычеркнул из жизни, отдав в полную власть смертельной тяги к алкоголю. Ранвинэл быстро спилась и утратила человеческий облик. А ему даже сочувствовали, считали, что лорд Аджвин, отец девушки, обманом подсунул знаменитому жениху порченый товарец. Но даже самые омерзительные сплетни о нем, о Ранвинэл, о ее любовниках и безумных оргиях не трогали Джевиджа ни капли. Он был другим — молодым, сильным, самодовольным, он не знал, что такое любить до умопомешательства, до крика, не подозревал, как это — иметь рядом человека, которому можно доверить всего себя. Фэйм — его знамя, личный штандарт, его честь и достоинство в ней, и все лучшее, что есть в нем, — от нее, через нее. И тот, кто причинит боль, обидит, оскорбит Фэймрил Джевидж, — умрет. А ребенка-мага ей припомнят, как регулярно поминают покойного мужа — Уэна Эрмаада. И непременно сделают больно.

— Вот вода, милорд.

Услужливость Моррана можно понять. Ему тоже неохота откачивать бьющегося в конвульсиях милорда.

С трудом протолкнув в глотку горький-прегорький, как непрошеные воспоминания, порошок и почувствовав некоторое облегчение, Росс заставил себя думать о потребностях эскадры контр-адмирала Гутторна, а не о домашних делах. Старина Айриз, девятый граф Гутторн обладал еще более гнусным характером, чем лорд канцлер, разговаривал исключительно криком, но знал свое дело лучше всех. Они с Россом друг из друга душу вынут, разгрызутся в пух и прах ради того, чтобы задуманный поход увенчался успехом, чтобы в историю Эльлора была вписана еще одна достойная страница. Ну и слава с почестями тоже не помешает. Айриз честолюбив, он метит высоко. А почему, собственно, и нет? Здоровые амбиции вкупе с профессионализмом да помноженные на несомненный воинский талант — это прекрасное сочетание качеств.

«Эльлору не нужна война, ни большая, ни маленькая, ни с Шиэтрой, ни с Дамодаром, — размышлял Джевидж, еще раз перечитывая подготовленный для Совета доклад. — Эльлору требуется продемонстрировать накопленную силу и призвать всех считаться с нашими интересами. Пока хватит и этого».

Потенциально маголийцы даже опаснее Шиэтры, и скорее всего лет через тридцать-сорок Эльлор лишится колоний в этом регионе, но при умелой и дальновидной политике даже спустя сто лет эти территории останутся под имперским влиянием. Метрополия, даже бывшая, всегда привлекательна, если сильна и богата. Только ВсеТворец знает, что случится через столетие, но в силах простого смертного оставить наследникам хороший задел на будущее, что, собственно, и пытался сделать лорд Джевидж, канцлер империи, как мог и как умел.

Он работал дотемна, оттачивая каждую фразу, которую собирался сказать советникам, пока не понял, что готов на убийство, лишь бы оказаться сейчас рядом с женой, в собственной постели и при плотно закрытых дверях.

— Гори оно все огнем. Поехали домой, Морран, — сказал он в сердцах, впервые обратившись к телохранителю по имени.

А что такого? Парень сегодня потрудился на славу и заслужил. Хоть маг и наверняка еще тот прохвост. И все же именно сегодня Росс впервые по-настоящему задумался о том, что же такое Морран Кил. Еще накануне высокий молчаливый молодой человек, глядящий на мир светлыми, чуть зеленоватыми глазами сквозь темную челку, не вызывал у Джевиджа ни малейшего интереса «Прихоть Раила и Лласара», как и было сказано ранее, еще один охранник, слоняющийся по коридорам в особняке канцлера, и без того напоминающем казарму. Причина, отчего взор Росса вдруг споткнулся о личность телохранителя-мага, лежала в колыбели в смежной с их спальней комнате, оклеенной миленькими бледно-голубыми обоями.

Некоторые люди предпочитают блаженное неведение, другие — точное знание, что их ждет. Джевидж относил себя ко второй породе. К тем, кто проверят предварительно остроту палаческого топора, крепость веревки и с любопытством разберут механизм падающего лезвия, чтобы даже собственная казнь прошла без сучка без задоринки. Ведь этот Морран Кил еще не самый худший из магов, на его примере можно внимательнее изучить чародейскую суть, возможно, даже понять какие-то закономерности. Сквозь прорезь прицела винтовки, как во время дамодарской войны, не слишком-то рассмотришь, с кем имеешь дело. Клинок, вонзенный в сердце колдуна, тоже недостаточно точный измерительный прибор.

Впервые лорд канцлер смотрел на экзорта не как на оружие, а как на живое существо. Каково Моррану Килу жить в чужом доме, во враждебном окружении, служить безжалостному Лласару Урграйну и всегда помнить о своей несвободе? Наверное, примерно так же, как чувствовал себя двенадцатилетний Росс, попав в Военную академию. Замкнутому, одинокому мальчишке, сыну маркграфа, целый год хотелось только одного — умереть. Не так сильно, как бывало впоследствии — после контузии и отставки, но эту иссушающую жажду Джевидж пронес через всю жизнь, и только врожденное упрямство не давало ему сломаться. Он и сейчас выдюжит.

Единственная зрячая в стране слепых — вот кто она такая. Только так и могла объяснить Фэйм свое умение видеть Джевиджа насквозь. Словно вместе со словами брачных клятв ей открылся какой-то тайный дешифровочный код, позволяющий различать мельчайшие оттенки его настроений, читать в нем, как в открытой книге, чувствовать его как себя саму. От легкого неудовольствия до слепящей ярости, от показного смирения до скрытого протеста. И чем ярче эмоция, тем сдержаннее внешние проявления. На грани умопомрачения Джевидж превращался в живое изваяние. Но сейчас все было еще хуже — он был в отчаянии.