Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца Страница 23

И время снова ускорилось.

Толкнула.

Ха!

Швырнула — так будет куда точнее.

Конана отбросило шага на три, а потом ещё столько же протащило уже на заднице, довольно чувствительно припечатав ею по всем имеющимся на площадке камням и неровностям. Хорошо, что штаны на нём были кожаные, с утолщенными накладками для верховой езды, а то продрал бы наверняка. Но мысли о штанах пришли позже. В первый миг после падения Конан думал только о том, что Асгалуну, похоже, опять придётся выбирать нового короля. Не везёт что-то этому славному городу на королей, не живут они долго.

Потому что разве можно долго прожить, если кидаешься с голыми руками на огромного типа, закованного в доспех и вооруженного двуручником?

Никак невозможно.

Пусть даже и не совсем с голыми руками, что он сможет, этот крохотный кинжальчик не больше локтя длиной, против такой-то махины?! Даже если каким-то чудом прорвётся Закарис сквозь смертоносный круг, очерчиваемый огромным мечом?

Закарис не стал прорываться.

Он метнул кинжал с расстояния полутора выпадов — можно сказать, в упор для любого метательного оружия. Хорошо так метнул, ровно, несмотря даже на то, что был его кинжал слишком громоздок для метания. Точненько так, словно на показательных играх. Ровнехонько в середину затянутой чёрным доспехом груди…

Конан даже взвыл от обиды — такой бросок! И — заведомо насмарку! Кинжал — это тебе не арбалетный болт, даже Закарис не сможет бросить его с силой, достаточной для того, чтобы пробить тяжёлый доспех! Не услышав собственного горестного вопля за воем ветра, киммериец скрипнул зубами и попытался встать — Закарис безоружен, а стражник не станет медлить…

И увидел, как стальной клинок пробивает воронёную нагрудную пластину.

Вернее, нет, не так.

Кинжал скользнул сквозь доспех и прикрытое им тело, словно бы вообще не встретив сопротивления. Он пролетел стражника насквозь, словно тот был соткан из ветра. А вот за спиной у него замер, словно наткнувшись на непробиваемую стену. Задрожал крупной дрожью, посверкивая от острого кончика до рукоятки, завис в воздухе. И рухнул на камни.

Конан видел все это очень ясно — сквозь дыру в груди черного стражника. Ту самую, что проделало в ней лезвие кинжала. Воронёный металл доспехов пошёл волнами, как вода от брошенного в пруд камня. А кинжальчик-то, похоже, был непростой — плоть чёрного стражника шарахнулась от него в разные стороны точно так же, как и металл доспехов. Отверстие стремительно расширялось, сквозь него уже было видно замершую у жертвенного камня жрицу. Почему-то показалось, что её темная фигура прозрачна и просвечивает насквозь закатным оранжевым золотом.

Стражник уронил меч. Попытался вскинуть к уже почти полностью исчезнувшей груди руки. Это движение оказалось последним — от чрезмерности усилия истончившаяся до узкой полоски плоть его взорвалась и осела на площадку струйкой тяжёлого чёрного дыма. Но не это заставило Конана вскочить на ноги.

Жертвенный камень был пуст.

— Это мороки, — сказал Закарис после того, как Конан раза три обежал по кругу площадку на крыше гробницы и убедился, что ни Атенаис, ни мерзкой прислужницы Сета нет и следов. Он самолично оглядел все четыре склона и удостоверился, что никто не смог бы спуститься по ним незамеченным. Спешащие за своими командирами гвардейцы по прежнему держали строй «паутина», плотной сетью облепив все четыре склона от подножия и почти до самой вершины, до которой самым шустрым из них оставалось не более пары выпадов. Мимо такого количества настороженных и вооруженных бойцов незамеченной не проскользнула бы и полёвка.

Но больше всего его успокоило то, что на жертвенном камне не было следов крови. Его, похоже, давно не использовали, хотя мох и не желал расти на глянцевых боках.

— Это были мороки, — повторил Закарис, когда несколько успокоенный Конан присел на чёрный камень, совершая тем самым немалое святотатство по стигийским понятиям.

— Наведённые мороки. Я сразу заподозрил, как только увидел, что их трое. Их всегда бывает трое — один охранник и две приманки. Приманки отражают твой самый сильный страх. Нет, я неправильно говорю. Не страх. Они ведь приманивают. Угроза самому ценному. Потому-то их и двое — один всегда угрожает другому. Чтобы ты забыл обо всём и бросился на помощь. Ты ведь наверняка увидел там свою дочь в смертельной опасности, правда? Каждый видит своё… — Закарис невесело усмехнулся. Добавил, помолчав. — Я не буду тебе говорить, что увидел я. Но это было очень…

Он содрогнулся.

Некоторое время они молчали. На площадке стали появляться гвардейцы — настороженные и озирающиеся. Быстро сориентировавшись, они слегка расслаблялись и занимали оборонительные позиции, немного отступив от края и дав тем самым возможность выбраться на площадку отставшим товарищам. К командирам они подходить не спешили, правильно оценив выражения их лиц.

Конан хмурился — ему очень не нравился тон Закариса. Таким тоном не должен разговаривать человек, только что уничтоживший опасного врага.

— Твой кинжал заколдован против мороков? — спросил он, видя, что Закарис больше не намерен говорить сам.

— Можно сказать и так, — король Асгалуна хмыкнул. — Понимаешь, он новый. Совсем ещё новый, его только пол-луны назад выковали. А против мороков помогает лишь холодное железо, никогда не пробовавшее крови. Согласись, такое трудно найти у воина. Хитро придумано.

— А стражник? Он тоже — страх?

— Нет. Он — зеркало. Он всегда точно так же вооружен, силен и ловок, как и любой его противник. Я потому-то и напал именно на него. Он наиболее уязвим — конечно, для безоружного человека. Понимаешь, он ведь не мог воспользоваться против меня мечом, пока у меня был только кинжал. А потом оказалось слишком поздно…

Закарис поворошил кинжалом жирную сажу, оставшуюся на месте гибели стражника. Раскопал почерневшую кругляшку. Достал, повертел в руках. Удивлённо приподнял брови.

Конан насторожился:

— Что это?

— Сердце морока. Странно. Паук. Никогда такого не видел. Я был почти уверен, что будет змея или павлиний глаз. Впрочем, — добавил он задумчиво, словно для самого себя, — Это ничего не меняет. Она могла воспользоваться чужим заклинанием.

И Конана буквально продрало от полной безнадёжности, с какой эти слова были произнесены. Похоже, утреннее настроение вернулось к Закарису в полной мере, наложившись на страшную усталость дневного перегона и послебоевой шок. И, похоже, он по прежнему так и не собирался ничего объяснять своему собрату.

Конан разозлился. Хлопнул ладонью по камню.