Елизавета Абаринова-Кожухова - Искусство наступать на швабру Страница 23

– Погодите-погодите, – перебил ее Василий. – Но ведь их же было четверо!

– Видимо, четвертый воздержался, – предположил Серапионыч.

– A что было потом – не помню, – закончила свой жуткий рассказ Анна Сергеевна. – Очнулась только здесь.

– Да, странная история, – поставил диагноз Василий. – Анна Сергеевна, тут вам долго оставаться никак нельзя. Если вы можете встать, то я отвезу вас домой.

– Да, пожалуйста... – Анна Сергеевна с трудом поднялась со стола и, заботливо поддерживаемая доктором и детективом, побрела к выходу из морга.

O том, каким образом Анна Сергеевна попала в зависимость от Железякина и ему подобных, Дубов узнал позднее. Это произошло еще в студенческие годы, когда комсорг факультета застал ее за чтением запрещенных в то время трудов французского философа маркиза де Сада. Анне грозило исключение из комсомола, ДОCААФа, ОСВОДа и из института, более того, комсомольские вожаки грозились ославить ее как махровую антисоветчицу и извращенку. И тогда в жизни Глухаревой появился некий вежливый человек, обещавший избавить ее от неприятностей, но просивший за это некоторых услуг определенного свойства. Обычная в те годы история, но на дальнейшую судьбу Анны Сергеевны она положила столь тяжелый отпечаток, что вся ее жизнь пошла наперекосяк, хотя внешне она казалась счастливой и преуспевающей дамой.

Несмотря на беспокойную ночь, утром Дубов встал рано и вместо своей конторы отправился прямо в читальный зал городской библиотеки, где попросил подшивку "Панорамы" за последние несколько месяцев. Вспомнив, что господин Разбойников особо штудирует пятничные номера, Василий открыл газету за минувшую пятницу. Там ему сразу бросился в глаза очерк Инессы Харламушкиной "Крах антинародного режима", и детектив начал его пристально изучать. И первое, что его удивило и даже слегка задело – так это невнятность изложения и полное отсутствие смысла. Очерк начинался так:

"Дорогой читатель! Как говорил Иван Петрович Павлов, чтобы съесть собаку, я обязательно должен крепко обнять тебя и ответить на вопрос -люблю ли я животный мир по-прежнему? Все это, конечно, верно и бесспорно -ни один ученый, даже сам Дмитрий Иваныч Менделеев, еще не опроверг этих теорий крепче любого другого деятеля науки, и стремился сделать научные знания сильнее".

Поскольку и дальнейшие фразы не содержали ничего более-менее осмысленного, то Василий пришел к выводу, что это шифрограмма. Сначала он принялся читать первые буквы каждого слова, потом – последние, но смысла не прибавилось. Тогда он стал читать каждое второе слово, каждое третье, каждое четвертое и наконец – каждое пятое. И лишь тогда появился какой-то смысл. Первый абзац зазвучал так:

"Дорогой Петрович, я люблю тебя по-прежнему и даже еще крепче и сильнее".

Овладев ключом, Василий быстро расшифровал всю статью, но кроме любовных излияний и сладостных воспоминаний о прежнем счастье она ничего не содержала. Сыщик отложил газету в сторону и погрузился в логические раздумья:

"Значит, через "Панораму" Харламушкина передает Петровичу свои любовные послания. Предположим, я – редактор Швондер. Стану ли я публиковать подобные бредовые статьи, не зная их истинного смысла? Естественно, нет. Вывод – господин Швондер знает или догадывается, кому они предназначены. A если знает редактор, то знают и все сотрудники "Панорамы" – там ведь тоже не дураки сидят, а способ шифровки больно уж примитивный... A давайте зайдем с другого конца. – Дубов достал блокнот и еще раз просмотрел список читаемых Разбойниковым газет. – Ну, с "Панорамой" понятно – идейно близкое издание. "Кислый флирт" – тоже объяснимо: он там один, без любви, без ласки, а тут хоть и не особо крутая, но все же эротика. "Кислоярская правда"? Ха, тут вообще вышла комедия. Эта газета лет пятьдесят была районным партийным органом, а в процессе приватизации ее на корню скупил некий капиталист, назначивший редактором свою единомышленницу, радикальную демократку. Так что теперь газета полна антикоммунистических и антинацистских материалов, но выходит под прежней "шапкой" – даже с орденом Трудового красного знамени. Ну, то, что эту газету Петрович читает, тоже можно объяснить – еще Суворов говаривал, что врагов надо изучать. Но вот какого дьявола ему в тюрьме "Газета для всех"?.."

Дубов откинулся на спинку библиотечного стула и уставился в давно не беленый потолок. "Газета для всех" существовала целиком и исключительно на рекламе и объявлениях. Если коммерческая реклама оплачивалась, как и в других газетах, в зависимости от страницы и занимаемой площади, то подать частное объявление было проще простого – для этого надо было купить газету, вырезать специальный талон, заполнить его и отослать в редакцию. И уже в следующем номере объявление о покупке, продаже, знакомстве, обмене и прочее и прочее, появлялось на страницах "Газеты для всех". Василий и сам не так давно подавал туда объявление, когда хотел по сходной цене приобрести для своей конторы подержанную, но в приличном состоянии мебель.

Детектив раскрыл "Газету для всех" – и застыл в растерянности: страницы просто-таки пестрели объявлениями. Немного поразмыслив, Дубов нашел раздел "Переписка читателей" и прочел первое, что там было: "Привет, оболтусы! Хватит прикалываться, айда все в солнечный Кот д'Ивуар!". Поскольку смысла в этом послании Василий нашел не больше, чем поначалу в статье Харламушкиной, то принялся его старательно расшифровывать. Однако как он ни старался, ничего не получалось, кроме еще большей бессмыслицы.

Не пролил света и второй материал из "Переписки читателей" -стихотворный опус некоей Изауры Нижегородской: "Среди безумных звезд, среди комет, Бессмертный образ Твой припомнив снова, Я забываю, что Тебя уж нет, Но вечное Твое со мною слово...". Эти стихи также показались сыщику подозрительными в своей бессмысленности, однако и из них ничего извлечь не удалось.

Тогда Василий, несколько пав духом, взялся за третье послание – даже не ознакомившись с ним целиком, он стал привычно читать через слово, через три, через пять, в обратном порядке, но так и не найдя смысла, машинально пробежал в первозданном виде:

"Достопочтеннейший Сашульчик! Жди меня в четверг в полдень в привычном месте, и не забудь прихватить то, о чем мы договаривались. Твоя Мурка".

Дубов вскочил, как ошпаренный.

– Что с вами? – удивленно глянула на него пожилая библиотекарша.

– A, ничего, извините, – пробормотал Дубов и усиленно засоображал: -"Как все просто! Сашульчик – это Александр Петрович Разбойников, четверг в полдень – это время, на когда заявлено интервью Чаликовой, привычное место – это тюремная камера, за несколько лет он к ней, должно быть, уж привык... A вот что он должен прихватить, хотелось бы мне знать?"