А. Кокоулин - Северный Удел Страница 24

— Я не хочу приказывать…

— Полно, — Тимаков подобрался, зачем-то поддернул сползающий рваный рукав. — Вы извините, если утром наговорил…

Я подал ему ладонь:

— Незачем. Бастель.

— Георгий. — Тимаков пожал мою руку.

Мы пропустили телегу и зашагали по дороге к моргу.

— А далеконько мы за големом отмахали, — оглянулся капитан.

Я остановился, пораженный.

— Слушайте, Георгий. Я ведь только что понял. Голем не мог сам.

— Что?

— Голем — существо исключительно тупое, из-за своего искусственного происхождения воспринимает лишь простые команды, не больше. Охранять. Не пускать. Пыхать огнем. А чтобы вот так скакать…

Я покрутил головой.

Очень кстати, что больница на окраине. Керн знал, где строить. Морг через подъездную дорогу упирается в лесок. Лесок реденький, осинник, но все же. Тропки, видимо, выводят к кладбищу. Построек мало, все больше к самой больнице жмутся, с той стороны и полюдней вроде бы. До взгорка с развалюхой лужок тянется и лес опять же по левую.

С первого взгляда и неоткуда големом управлять. Или сиди у всех на виду, или забирайся в чащу, рискуя выпустить каменюку за предельное для прямого контроля расстояние.

А если?..

Я посмотрел на окна второго больничного этажа, просвечивающие за крышей морга сквозь ветви одинокой липы.

— Георгий…

— Что? — Тимаков проследил за моим взглядом.

— Как думаете, может некто, сказавшись, допустим, больным?..

— Ах ты ж!.. — понял Тимаков, не дослушав.

Нащупывая убранный в кобуру револьвер, он кинулся к воротам.

— Да стойте же! Там наверняка никого уже нет.

— Хоть доктора допрошу! — крикнул Тимаков. — Пусть попробует мне отвертеться! Он мне все как на блюдечке!..

Он проскочил к крыльцу, увернувшись от разворачивающего шланг пожарного расчета.

— «Персеполь», в половине седьмого, — предупредил я.

— Буду.

Тимаков исчез.

Майтус встал за плечом, вздохнул.

— Домой, господин?

— Да, — сказал я, — домой.

Мы прошли мимо полицейских, пытающихся выволочь отброшенную големом карету обратно на дорогу. Черный лаковый борт уродовала дыра, по окружности усеянная, как зубами, желтой щепой.

В осиннике фыркала уцелевшая лошадь.

— Господин, — сказал Майтус, — вы ведь могли меня использовать…

— Тебя? — сделав вид, что удивился, спросил я.

Мы миновали пост, перед которым стоял пустой катафалк, и свернули к центру города. Шарабан, полцарства за шарабан!

— Кровь… против голема…

— Это бы убило тебя, Майтус, — сказал я, вяло собирая пыль сапогами. — И потом — не было никакой гарантии. А если с другой стороны был Ритольди…

Больничный корпус остался позади. Немощеная улочка бросилась в объятья улицы пошире. Здесь было тихо и пустынно. В глубине дворов висело белье. У бочки, свернувшись, спал пес. Будто и не было рядом осады морга.

Ни выстрелов, ни криков. Ничего.

Глава 8

Портье за стойкой был категоричен. Никто меня не спрашивал, записок не оставлял, нумером не интересовался.

В коридоре второго этажа влажно поблескивали полы.

Мы прошли в свой конец, как преступники, оставляя отпечатки грязных подошв. Я пожалел, что не отряхнул сапоги на лестнице.

Прощай, труд поломойки!

— Ах, ван Зее! — донеслось из-за приоткрытой двери соседнего нумера. — Вы — фантастический негодяй!

Женский голос был глубок и страстен.

— Татьяна, голубушка! — торопливо зазвучал в ответ вибрирующий козлетон. — Поймите меня правильно, я просто был вынужден прекратить кредит…

— О да! — женщина разразилась уничижительным смехом. — Вы как всегда ни в чем не виноваты!

За дверью послышались шаги, они то удалялись, то приближались. Раздраженные, рассерженные.

Мне представился нумер с широкой, как раз для адюльтера кроватью, балдахин с кистями, тяжелые шторы, столик с бокалами и бутылью в ведерке и полуодетая мужская фигура, худая, невысокой крови, скорчившаяся на банкетке.

— Помилуйте, не тираньте меня!

— О, вы меня не знаете, ван Зее!

Шаги снова приблизились, притопнул каблучок, дверь с грохотом закрылась, лишая нас возможности дослушать разыгрываемую сцену.

Майтус хмыкнул в усы.

— Порывистая дамочка.

— Майтус, — сказал я, — она по крови наверняка тебя выше.

— Ну, гонора-то у нее — на целую статс-даму…

Я заклацал ключом в замке.

— А, на самом деле, или из провинции, или актриска театральная, — продолжил кровник. — Я таких, господин, много видел.

Я выпрямился, распахнув дверь.

— Все, не трещи…

В нумере все было на своих местах — и мазь, и чемодан, и бумаги, и белье. Я прошел в комнату, со стоном высвобождаясь из грязного мундира.

Сейчас бы еще ванну!

— Мне готовить карету, господин? — потоптавшись на пороге, спросил Майтус.

— Да, — из нетронутого ящика бюро я достал ассигнации: рублевую — желтую, трехрублевую — зеленую. Сунул кровнику. — Вот, это каретному двору и отдельно мастеру.

Майтус кивнул.

— И еще… — Из другого ящика я выгреб серебро. — Купи воска, туалетной воды и револьверных патронов четыре дюжины. К пяти вернуться успеешь?

Кровник, соображая, почесал затылок.

— Если торопясь…

— Тогда торопись. В пять будут мальчишки, проведешь ко мне в нумер.

— Это утренние-то?

— Они самые.

— Всю ватагу что ли? Опасно, — качнул головой Майтус, — поворуют еще, сами не заметите…

— Ты приглядишь, если что. Все, беги, — я хлопнул кровника по плечу. С чекменя взвилась пыль. — Хоть бы почистился, черт.

— Вот приедем в поместье… — Майтус застыл с поднятой ногой. — А «черт» — это кто такой?

Я улыбнулся.

— Это в ассамейской ереси — нечистый.

Кровник хохотнул.

— А так и есть.

Я закрыл за ним дверь.

Шум крови вроде бы в голове подутих. Зато вновь стало дергать срастающуюся руку. Не рассчитал, выложился в морге досуха. А уж что там с Подгайным… Нет, всыпал бы мне за такое мой учитель, ой, всыпал бы.

Розог двадцать.

Интересная все-таки там защита вокруг «козырей» была накручена. И слова редкие. И бьют больно. Ритольди в этом как раз большой специалист.

Неужели действительно он?

Кряхтя по-стариковски, я сбросил сапоги. Босиком по половицам прошел к окну, отдернул штору. Фонарь. Арка. Угол дома. Слева виден скат крыши.

Прохожие: господин в рединготе, студент в тужурке, жандарм на лошади. С краю еще, похоже, городовой торчит в будке.

Я пробежался взглядом по окнам — далеко, бликует, если и есть наблюдающий, то мне не заметить. Да и кровь с ним.

Зеркало проверить, вот что.

Дробный стукоток в дверь остановил мое движение.