Николай Князев - Владигор. Римская дорога Страница 24

Днем в одной из придорожных таверн беглецы купили вина и хлеба и, наскоро поев, двинулись дальше. Копыта притомившихся лошадей не в такт цокали по камню. Дождь намочил шерстяные плащи путников, и теперь они тяжелыми латами лежали на плечах, холодя спину. Целый день Марк Гордиан и Владигор были в пути, и этот дождь, так некстати хлынувший к вечеру, Марк принял за дурной знак. Неведомое ожидало их в Риме. Менявшие на почтовых станциях лошадей гонцы наверняка намного опередили беглецов, и к их приезду сенат уже будет извещен о гибели императоров Гордианов. Призрак Максимина, как огромная каменная статуя, готовая рухнуть и придавить своей массой весь город, навис над Римом.

Они ехали вдвоем — Филька оборотился филином и умчался вперед на разведку.

— Если дела в Риме сложатся не лучшим образом, сможешь ли ты бежать? — спросил Владигор.

— Куда? — отозвался Гордиан. — Рим вмещает в себя весь мир. Германцы за нашими границами просто убьют беглеца, персы обратят в пленника, долго и изощренно будут унижать, прежде чем выгодно обменяют на своего у римлян. Прятаться же где-нибудь в провинции невозможно — какой-нибудь доносчик вскоре выследит меня и сообщит властям, как бы старательно я ни притворялся простым гражданином. Меня убьют на месте, а человека, который «осмелился укрывать преступника», приговорят к смерти вместе со всей родней. Рим никому не позволит ускользнуть от своей власти. Единственное, что освобождает от повиновения Августу, — это острие меча, направленное в собственное горло. Или в горло самого Августа. — В голосе юного Марка звучали восхищение и отчаяние одновременно. — Мой дед Марк Антоний Гордиан Африканский всю жизнь провел в занятиях литературой и мирных наслаждениях. Он уклонялся от управления армией или провинциями. Лишь в преклонных годах он сделался проконсулом Африки, надеясь там ускользнуть от всевидящего ока Рима. Но и здесь судьба его настигла. Богам было угодно, чтобы мятежники попросили деда объявить себя Августом и свергнуть Максимина. Он пытался отказаться. Но это уже не имело значения. Как бы он ни ответил: «да» или «нет», его все равно ожидала смерть. Мысль об измене есть уже измена. Факт, что к нему обратились с подобной просьбой, означал смертный приговор.

— И все же ты на что-то надеешься? — спросил Владигор.

— Надеюсь, что сенат, признавший моего отца и деда Августами, попытается оказать сопротивление Максимину. Не из уважения к нашему роду — я не так наивен, чтобы рассчитывать на это, — но исключительно ради спасения собственной шкуры. Они знают, что Максимин никогда их не простит. Я же сказал — вне Рима мира нет…

Они поторопили уставших коней, и те перешли с шага на крупную рысь. Путникам хотелось до темноты достичь города. Уже перед закатом они добрались до Аппиевых ворот. Вопреки их опасениям, стражники, охранявшие ворота, едва услышав имя юного путника, не стали чинить им препятствия.

— Да здравствует Гордиан! — прокричал один из солдат, и остальные откликнулись.

От неожиданности юноша отшатнулся, решив, что угодил в ловушку. Владигор невольно положил ладонь на рукоять меча.

— Максимин — враг Рима! — гаркнул другой.

— Ты не боишься кричать подобные вещи? — спросил Марк стражника.

— Максимин сдох, — отвечал стражник. — Сам префект Рима объявил об этом. После этого все статуи Максимина разбили и не оставили на бронзовых досках ни одного упоминания о нем.

— Кажется, боги благосклонны ко мне, — прошептал юноша и понудил уставшего коня двинуться вперед.

— Пусть Всеблагой и Величайший Юпитер покровительствует тебе, Гордиан! — проорал ему вслед один из стражников.

Другой протянул Владигору зажженный факел:

— Стемнеет, пока доберетесь до дома. А в городе нынче неспокойно.

Поначалу ничто, казалось, не подтверждало слов стражника. Лишь пару раз из верхних этажей выплеснули помои чуть ли не на голову путникам, да веселая компания, запоздало покидавшая термы Каракаллы, выкрикивала похабные стишки и царапала на стенах пришедшие на ум скабрезные изречения. Молодой повеса в шелковой тунике загородил дорогу Гордиану.

— Эй, красавчик, пошли с нами! Нас пригласили в гости, и как раз есть одно свободное местечко. Клянусь, хозяин будет тебе рад.

Вместо ответа Гордиан вытащил меч из ножен.

— О, я не знал, что ты настроен так серьезно, — пробормотал весельчак, спешно отступая.

Аппиева дорога вскоре вывела путников к большому цирку. Здесь Гордиан замешкался, раздумывая, свернуть ли ему направо, на улицу Триумфаторов, чтобы прямиком очутиться в Каринах в своем доме, или прежде побывать на форуме.

— Я должен поехать на форум… — пробормотал он после короткого колебания.

И они двинулись прямо. Слева высились стены большого цирка, облепленные многочисленными мелкими лавчонками, тогда как справа расположились одетые в мрамор дворцы Палатина. Владигор с изумлением смотрел на огромные здания, освещенные розовым закатным светом. Одна терраса высилась над другой, один ряд колонн над другим расцветал цветками причудливых капителей. Вогнутый фасад императорского дворца сверкал обильной позолотой. Прежде Карфаген показался ему великолепным. Теперь Владигор вынужден был признать, что Карфаген унылый провинциальный городок и если камень может символизировать мощь, то могущественнее Рима нет города на земле.

Город был почти пустынным. Но у поворота на Тусскую улицу путники угодили в толпу, избивающую палками и камнями двоих мужчин. Их одежда, прежде нарядная, была разорвана, лица залиты кровью. Уже смеркалось, и трое человек держали над головой факелы. В их красноватом свете отвратительная сцена выглядела еще более зловещей. Толпою руководил немолодой дородный господин в белой тунике с пурпурной полосой, что изобличало в нем сенатора. Владигор хотел вмешаться и уже потянулся к рукояти меча. Но в этот момент сенатор повернулся, увидел двух всадников и попятился… Свет факела осветил лицо Марка.

— Слава богам! — воскликнул сенатор. — Молодой Гордиан! А я уж думал, что это…

Он замолчал, не договорив, но ясно было, что он принял их за людей Максимина.

— Домиций! — воскликнул Гордиан. — Рад тебя видеть, светлейший!

— Кто эти люди? — спросил Владигор.

— Доносчики, погубившие моего брата, — отвечал сенатор. — Они показали в суде, что он сменил одежду перед статуей Максимина, и его присудили к смерти за оскорбление достоинства императора. Сначала у него отобрали все имущество, а потом в повозке повезли в лагерь к императору и там, после долгих издевательств, умертвили. И все потому, что когда-то брат удостоился триумфа. А этим подонкам досталась четвертая часть его имения! Увы, всякое излишество вредно…