Асия Уэно - Радужная Нить Страница 27

— Тварь порождена какими-то людьми? — меня передёрнуло.

— На то она и тварь, — вздохнул он. — Боги такое не создают.

— Но почему, — вспомнил я, — почему нам нельзя находиться вместе в одном Юме?

— Я не вправе это объяснять! — Ю сложил ладони в умоляющем жесте. — Пока — не вправе, и не знаю, буду ли. Поверь. Пожалуйста! Вдобавок, — он легонько коснулся моей груди возле самого сердца, — обещаю наблюдать за тобой и давать советы, если понадобится. Я не оставлю тебя без защиты.

Это уже лучше. Гораздо лучше. Справился же я в Кёо — сам, безо всякого содействия со стороны юмеми. О, кстати о Кёо…

— Постой-ка, — перебил я ханьца, вознамерившегося снова приступить к увещеваниям. — Там, в Южной Столице… Меня вдруг осенило! Говоришь, мы не можем находиться в одном Юме? А раз Юме бывает не только сном… признайся, тот лес, что скрывается за забором твоего дома в Кёо — он тоже как-то связан с Юме? Ты именно поэтому не желал меня сопровождать, когда я предлагал прогуляться?

— О, Кай… не ожидал… — Глаза юмеми расширились, и даже рот приоткрылся.

— Значит, угадал? Вот это да! А зачем тебе… как ты вообще сумел?..

— Вот прямо сейчас сяду и начну рассказывать, размечтался, — опомнившись, проворчал тот. — Если так интересно, запиши этот вопрос, чтобы не вылетел из головы. И в скором будущем я обязательно…

— Ты постоянно дразнишь меня и только и делаешь, что скрытничаешь! — я не выдержал и повысил голос. — Хочешь, чтобы тебе верили, расхлёбывая потусторонние неурядицы — так хоть объясняй по-человечески. Надоело довольствоваться твоими «напомни, когда буду в настроении»! И мне не нравится чувствовать себя простаком, не заслуживающим словечка, произнесённого своевременно, а не тогда, когда уже поздно и выбора нет. Кем ты себя возомнил, что решаешь за меня? Сколько можно?!

Ю молча смотрел на меня, и глухая тишина разлилась вокруг, словно река по весне. Так и утонуть недолго, задохнувшись. Но я же правду сказал! Если и преувеличил, то самую малость… И управлять собой не позволю! Я не кукла с подмостков, которую дёргают за ниточки, даже если ты — мастер-кукловод.

— Когда кажется, что вопросов много — оказывается, что ответ всего один, — прозвучал голос Мэй-Мэй. Я и забыл о её присутствии! Будто и впрямь вещь. Стыдно-то как… И я-то полагал, что в беседы хозяина она не вмешивается…

На мой растерянный взгляд девушка… нет, кукла весело рассмеялась:

— Это слова какого-то древнего мудреца, имя запамятовала.

— Ты намекаешь, что он недостижим, этот ответ? — я выжидающе посмотрел на неё. — Или на другое? Мол, стоит мне узнать главную тайну, и отдельные загадки исчезнут?

— Откуда мне знать, благородный господин? Я всего лишь вспомнила изречение, показавшееся мне уместным. Что с меня взять, глупой куклы?

Если кто-то здесь и глуп, то не ты, красавица… И не Ю. Ишь, в пол уставился, а поглядывает исподтишка то на меня, то на Мэй-Мэй. Разве от этой парочки добьёшься внятных объяснений?

— Хорошо, Ю, — я почти сдался. — Ладно, отложим разговор. Но растолкуй мне другое! Почему ты сам не можешь открыть дверь и положить конец этому кошмару?

— Я-то могу, причём не сходя с места, — неохотно отозвался юмеми. — Но в этом случае душа девушки будет уничтожена. Стёрта из Списков Мёртвых и не внесена в Списки Живущих. Это связано с тем самым, о чём я не готов тебе поведать. И не вредность или недоверие тому виной. Знай лишь, что душа её исчезнет, будто никогда и не существовала. По какой бы причине эта несчастная ни стала ю-рэй — уверен ли ты, что все её жизни заслуживают вечного забвения?

Хуже, чем забвения — небытия. Я покачал головой. Подобной участи врагу не пожелаешь. А служанка… Да, она заманила нас сюда, но по собственной ли воле?

Так или иначе, действовать придётся в одиночку. Почти. Едва ли следует уповать на помощь Мэй-Мэй.

— Ладно. Перекусим, и я отправлюсь.

— Ты настолько проголодался? — вздёрнул брови ханец.

— Нет, — отрезал я. — Не хочу переживать за судьбу рисовых колобков!

Дверь придорожной гостиницы с ядовитым шипением вернулась на место, отрезав меня от звуков падающего дождя.

Какой же громоздкий этот сундук! Я в сердцах швырнула его рядом с тюками, набитыми шёлком. С ними-то я носилась, что твой ветерок, дабы не сопрел дорогой товар! А сундук этот было бы лучше в ближайшую лужу вывернуть. Продажная девка таскает ворох тряпок даже туда, где приличной жене хватило бы одной-двух смен косодэ. Даром, что в девичестве — дочка зажиточного крестьянина из соседней деревни. Распутницу — её завсегда видно, какую бы невинность из себя ни корчила!

Вот и сейчас: хозяин договаривается с владельцем гостиницы (по закону-то мы люди простые, останавливаться здесь государева дозволения не имеем, однако в любой стене калиточка сыщется), а молодка уже всю шею извертела, на мужниного собеседника поглядывая. И то сказать: парень справный, высокий, в цвете лет. Только ни в какое сравнение с благодетелем моим, Савасаки-доно, не идёт. Пускай не первой молодости хозяин и волосом редковат — не наружностью берёт. Нрав у него добрый, и человек он порядочный. Не то, что этот: кивает, деньги пересчитывая, а сам нет-нет, да бросит взгляд на госпожу мою теперешнюю, пусть её на том свете нечисть привечает! А та и рада-радёшенька, глазками зырк-зырк, ресничками хлоп-хлоп! Тьфу! Кукла размалёванная!

— Мицко, отнеси вещи наверх и переоденься! — Ишь, приказывает она мне! — С тебя же капает.

Ещё бы, под таким ливнем целую гору поклажи перетаскать! А ленивица лучше бы помогла, чем на хозяина постоялого двора пялилась! Но куда там… Такая надрываться не будет.

Договорился, значит. Уж я и не сомневалась, что Савасаки-доно со всяким общий язык найдет. У него глаз на людей отменный, недаром — самый уважаемый человек в деревне, старостою избранный взамен своего отца. Вон и меня от голодной смерти спас, когда вернулась я из мужниного дома, опозоренная, и уже думала в петлю соваться. Родители мои скончались от поветрия, когда я волосы ещё не подвязывала, и прибиться было не к кому. Односельчане-то меня сплавили с глаз долой, но семья мужнина не приняла, и супруг был со мной неласков. А как делался ласков, так и вовсе криком кричать хотелось. Когда терпеть мочи не стало, сбежала я оттуда, два дзю по дорогам скиталась, домой возвращаясь — было бы куда! Даже за порог не пускают, не то чтобы в услужение принять! Кабы не сын прежнего старосты — пропадать бы в аду, а кому туда раньше срока охота?

В то время его прежняя жена была ещё жива и здорова. Ничего дурного сказать о ней не могу. И по хозяйству у неё ладилось, и в доме уютно было — только вот детей им боги не даровали. Четыре года я прослужила, пока не понесла она. Да родами не выжила, и младенчик с матерью не захотел расставаться.