Патрик Ротфусс - Имя ветра Страница 29

— Я помню, когда Квоут был совсем малышом, еле ковылял, он всегда и за всем наблюдал. Такими ясными чистыми глазами, словно хотел вобрать в себя весь мир. — Голос матери чуть дрогнул.

Отец обнял ее, и она спрятала лицо у него на груди.

Теперь тишина длилась дольше. Я уже собирался уползать прочь, кода отец нарушил ее.

— Так что, ты считаешь, нам надо делать? — В его голосе мешались легкое беспокойство и отцовская гордость.

Бен мягко улыбнулся:

— Ничего особенного — только подумать, что вы сможете предложить ему, когда придет время. Он оставит свой след в мире как один из лучших.

— Лучших в чем? — проворчал отец.

— В том, что выберет. Я не сомневаюсь, что если он останется здесь, то станет новым Иллиеном.

Отец улыбнулся. Иллиен — герой бродячих артистов. Единственный по-настоящему известный эдема руэ во всей истории. Все наши старейшие, лучшие песни — его песни.

И кроме того, если верить легендам, Иллиен заново изобрел лютню. Прекрасный мастер-лютнист, Иллиен преобразил хрупкий и громоздкий придворный инструмент в чудную практичную семиструнную лютню бродячего артиста, которой мы пользуемся по сей день. Те же самые легенды говорят, что на лютне Иллиена было восемь струн.

— Иллиен. Мне нравится эта мысль, — заметила мать. — Короли будут приезжать за сотни километров, чтобы послушать, как играет мой маленький Квоут.

— Его музыка будет усмирять ссоры и прекращать войны, — улыбнулся Бен.

— Дикие женщины, сидя у него на коленях, — с энтузиазмом продолжил отец, — будут возлагать груди ему на голову.

Наступила ошеломленная тишина. Затем моя мать медленно и с нажимом произнесла:

— Думаю, ты имел в виду, «дикие звери будут возлагать головы ему на колени».

— Разве?

Бен кашлянул и продолжил:

— Если он решит стать арканистом, я ручаюсь, что к двадцати четырем годам он получит королевское назначение. Если он захочет стать торговцем, то к концу жизни наверняка будет владеть половиной мира.

Брови моего отца недовольно сошлись. Бен улыбнулся:

— О последнем можно не волноваться. Для торговца он слишком любопытен.

Бен помолчал, словно очень тщательно подбирал следующие слова.

— Знаете, ему стоит поступить в Университет. Не сейчас, конечно, и не в ближайшие годы. Семнадцать лет — нижний предел для приема, но я не сомневаюсь, что…

Остальные слова Бена я пропустил. Университет! Я думал об Университете так же, как большинство детей думают о дворе Фейе — как о некоем мифическом месте, созданном специально для мечтаний о нем. Школа размером с небольшой город. Десять раз по десять тысяч книг. Люди, которые знают ответ на любой вопрос…

Когда я снова смог сосредоточиться на разговоре, стояла тишина.

Отец смотрел на мать в гнездышке его руки.

— Что скажешь, женщина? Не случилось ли тебе дюжину лет назад делить постель с каким-нибудь бродячим богом? Это могло бы пролить свет на нашу загадку.

Она пихнула его в бок и приняла задумчивый вид.

— Дай-ка припомнить… Была такая ночь около двенадцати лет назад, когда ко мне пришел мужчина. Он связал меня поцелуями и песней струн. Он похитил мою добродетель и саму меня украл. — Она сделала паузу — Но у него были не рыжие волосы. Точно не он.

Она шаловливо улыбнулась слегка смутившемуся отцу и поцеловала его. А он поцеловал ее в ответ.

Такими я и вспоминаю их сейчас. Я уполз прочь; в голове моей плясали мысли об Университете.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ИНТЕРЛЮДИЯ. ПЛОТЬ, А ПОД НЕЮ КРОВЬ

В трактире «Путеводный камень» наступила тишина — и окружила двух людей, сидящих за столом в пустой комнате. Квоут перестал говорить, и хотя взгляд его был устремлен на сложенные руки, сам он блуждал где-то далеко. Наконец он поднял глаза, почти с удивлением посмотрев на сидящего напротив Хрониста, перо которого зависло над чернильницей.

Квоут смущенно хмыкнул и жестом показал Хронисту отложить перо. Помедлив секунду, Хронист так и сделал, предварительно вытерев кончик пера чистой тряпицей.

— Надо чего-нибудь попить, — внезапно произнес Квоут, словно удивленный этим открытием. — Давно я не рассказывал таких долгих историй. Даже в глотке пересохло. — Он быстро, но плавно поднялся из-за стола и прошел между пустых столиков к пустой стойке. — Могу предложить все, что угодно: темный эль, светлое вино, сидр со специями, шоколад, кофе.

Хронист поднял бровь:

— Выпить шоколаду было бы чудесно, если он у вас есть. Я не ожидал найти столь экзотический напиток вдали от… — Он вежливо кашлянул. — Ну, отовсюду.

— У нас в «Путеводном камне» есть все, — сказал Квоут, обводя широким жестом пустой зал. — Кроме клиентов, конечно. — Он извлек из-под стойки глиняный кувшин и с шумом водрузил его на стойку.

— Баст! — вздохнув, позвал он. — Принеси сидру, пожалуйста.

Из-за двери в заднюю комнату что-то невнятно ответили.

— Баст, — укорил Квоут, казалось, слишком тихо, чтобы его услышали за дверью.

— Лезь сюда сам, зануда, и возьми! — крикнул голос из подвала. — Я занят.

— Наемный работник? — спросил Хронист.

Квоут облокотился на стойку и благодушно улыбнулся.

Через секунду из-за дверей послышался звук тяжелых ботинок, поднимающихся по деревянной лестнице. Баст вошел в комнату, чуть слышно что-то бормоча.

Он был одет очень просто: черная рубаха с длинными рукавами, заправленная в черные штаны, заправленные, в свою очередь, в мягкие черные башмаки. На его лице, заостренном и изящно очерченном, чуть ли не прелестном, выделялись удивительно яркие синие глаза.

Баст поставил кувшин на стойку; его движения были исполнены непривычной, но приятной глазу грации.

— Всего один клиент? — укоризненно спросил он. — И ты не мог достать сидр сам? Ты оторвал меня от «Целум Тингур», а ведь уже целый месяц зудишь, чтоб я ее прочитал.

— Баст, ты знаешь, что делают в Университете со студентами, которые подслушивают за учителями? — ехидно поинтересовался Квоут.

Баст прижал руку к груди и начал отстаивать свою невиновность.

— Баст… — Квоут посмотрел на него куда более сурово.

Баст захлопнул рот. Секунду казалось, что он собирается попытаться все объяснить, но потом его плечи поникли.

— Как ты догадался?

Квоут хмыкнул:

— Ты целый век бегал от этой книжки. Так что ты или внезапно сделался исключительно прилежным учеником, или занимаешься чем-нибудь недозволенным.

— А что делают в Университете со студентами, которые подслушивают? — с любопытством спросил Баст.

— Не имею понятия. Меня никогда не ловили на этом. Думаю, заставить тебя сидеть и слушать продолжение моей истории будет достаточным наказанием. Но я забыл, — сказал Квоут, указывая на зал. — Наш гость совсем заскучал без внимания.