Михаил Бабкин - Хитник Страница 29

– Вот и перевёл, – недовольно сказал Глеб, пряча кинжал в карман, – вот и объяснил… Как я теперь узнаю, для чего и зачем нужен мой серебряный клинок?

– А ты на бомжах потренируйся, – кровожадно ухмыляясь, посоветовал Федул. – Глядишь, всё само собой и разъяснится. Короче, делай как я!

– Отстань, – сердито буркнул Глеб. – Люди всё ж, не кошки! Ладно, после разберусь… Хитник, что теперь делать будем?

– Уходим, – немедленно отозвался хак, – нечего нам здесь больше делать. Хозяин в лёжке, его клиент тоже в бессознанке… Пошли на улицу, думать будем. – Глеб передал слова Хитника гному.

– И то дело, – одобрил Федул, – верно, пора нам на волюшку. В прерии, так сказать, в пампасы! То есть поближе к свежему пиву, – с этими словами гном, не оглядываясь, поспешил из дома прочь.

Глеб вышел, захлопнул за собой железную дверь, убедился, что она заперта – похоже, в последнее время проверять двери становилось у Глеба навязчивой идеей – и, озабоченно поцокивая языком как белка над гнилым орехом, побрёл следом за Федулом.

В пампасы и прерии, как сказал гном.

В ближайшую пивнуху.

Глава 7

Ближайшая пивнуха находилась посреди загаженной всяческим мусором поляны, неподалёку от входа на стадион: стандартная зелёная будка с окошечком-амбразурой на уровне груди и нерусским продавцом за тем окошком. Малорослый продавец в традиционной кепке-аэродроме, грозно шевеля чёрными усищами, то и дело с непонятной тревогой поглядывал в амбразурное стекло, будто ожидал скорого нашествия идейных воителей за нравственность и всенародную трезвость. Глеб ничуть не удивился бы, найдись где в будке – например, под прилавком с латунными кранами – припрятанный и полностью снаряжённый автомат «калашникова»: мало ли чего от тех воителей ожидать можно! Очень непредсказуемый по своей занудной трезвости народец, очень… То отменят рекламу пива по всем телеканалам, то запретят тихо-мирно потягивать пивко из единственной, честно купленной бутылочки – сидя в сквере на лавке, вдали от народа и отдыхая душой. Мол, нарушение общественного порядка, будьте любезны заплатить серьёзный штраф…

Возле будки, словно гигантские бледные поганки, торчали вкопанные в землю одноногие круглые столики, заставленные пустыми кружками. Поодаль сиротливо чернел закопчённый мангал, сейчас холодный и унылый – от мангала ощутимо несло застарелым пожарищем.

Одно из двух: или продавец ленился собирать рабочую посуду, или в этом пока не было необходимости – желающих хлебнуть пивка, как ни странно, оказалось не так уж и много. Впрочем, тому была очевидная причина: утренние опохмеляющиеся своё уже отпили и убрели дальше, улучшать праздничное настроение в открывшиеся магазины, а для вечерних жаждущих время пока не пришло. Не настал ещё тот час «икс», когда стягивается к пивной будке толпа любителей ячменного напитка, с предусмотрительно прихваченной вяленой рыбой или демократическими крабовыми палочками, или, на худой случай, с солёно-перечными сухариками в пакетиках. А чаще всего – со стаканами, нехитрой закуской и парой бутылок «палёной» водки в карманах грязных курток. Место всенародного отдыха, выяснения отношений, обязательных драк и последующего громогласного братания – вот что представляли из себя подобные пивнушки, уж Глеб-то знал это наверняка! По собственному опыту.

Глеб, убрав кружки с одного из столиков, подтащил к нему деревянный ящик из-под овощей, местный вариант дежурного табурета – чтобы гном мог нормально, по-человечески попить пива. Чтоб не подпрыгивал каждый раз, пытаясь отхлебнуть из кружки.

Федул, взгромоздясь на ящик как на трибуну, немедленно принялся с него вещать. То есть отдавать приказания:

– Мне возьми две кружки! И обязательно проверь их на предмет чистой вымытости, не хватало ещё какую микробную холеру подцепить… Пиво до полного отстоя не бери, нечего пивщика баловать! Да, и особое внимание удели правильности транспортировки жидкого продукта к месту его предназначения, то есть ко мне: внимательно глядя себе под ноги, ты повышаешь уровень пивной непроливательности! Короче – бди, а то навернёшься вместе с моим пивом, тут столько мусора понакидано… Заодно, не теряя времени попусту, думай о смысле жизни и о твоём в ней высшем предназначении. – Глеб на ходу показал гному средний палец, Федул довольно загоготал.

Взяв четыре кружки (в какие налили, в такие и налили, не до санитарных изысков, вот ещё!) и, разумеется, не став дожидаться полного отстоя пива, парень вернулся к столику.

За то время, пока Глеб ходил за пивом и «транспортировал жидкий продукт к месту его предназначения», у столика объявился странный тип – откуда он взялся, как ухитрился подойти незамеченным, Глеб понятия не имел. Потому что не заметить гостя было никак нельзя: эдакий детина лет тридцати, роста гораздо выше среднего и знатно объёмистый телом; в чёрной и наглухо застёгнутой зековского вида фуфайке, тёмно-зелёных брезентовых штанах и плетёных из кожаных ремешков лаптях. На голове у типа оказалась серая войлочная шапка, остроконечная, очень похожая на революционную «будёновку», а стрижка «под горшок» живо напомнила Глебу виденные в детстве, в букваре, картинки из жизни крепостных крестьян. Однако физиономия у незнакомца была гладко выбрита, что вовсе не соответствовало облику деревенского работника от сохи и плуга; застенчивая улыбка, которой он одарил подошедшего к столику Глеба, и вовсе заставляла сомневаться в умственных способностях нежданного гостя.

– Это ещё кто? – брюзгливо поинтересовался Хитник. – Ох и дикой наружности гражданин, явно деревенского воспитания… из лимитчиков, что ли? Или из рядовых бандюков? Чёрт его знает… Но не обычник, понятное дело! Ну-ка, Глеб, расспроси гнома – видимо, это кто-то из его дружков-подельников… Я никогда не одобрял увлечение Федула случайными криминальными подработками: хороший, толковый хак никогда не должен опускаться до квартирных краж или банального гоп-стопа! Даже если нет денег на опохмел.

– Привет, – Глеб поставил кружки на стол, – знакомиться будем? Я – Глеб, – и протянул руку поздороваться.

– Это Модест, тутошний дриад на полставки, – охотно сообщил Федул, пододвигая две кружки себе, две – дриаду Модесту: – Я с ним где-то с полгода знаком, замечательной души человек… ээ… вернее, бабай. Прошу любить и жаловать!

– Мотефт, папай на ифпытании, – запоздало представился замечательной души дриад, смущённо посмотрев на Глеба, – ошень жад нашему фнакомфтву. – Голос у Модеста был гулкий и низкий, соответствующий комплекции. «Ого! Да с таким голосищем в опере выступать надо, про шаляпинскую блоху со сцены петь», – уважительно подумал Глеб, пожимая твёрдую как кирпич ладонь. Единственное, что сильно портило оперное впечатление, это заметная шепелявость и невнятность речи Модеста, словно во рту у бабая лежали морские голыши – говорят, некоторые ораторы прибегали к такой методике оттачивания речи. Чтобы язык и гортань укрепить.