Ярослав Хабаров - Королева умертвий Страница 29

— Я не знаю, — ответила Пенна спокойно. — Я знаю лишь то, что произошло на самом деле. Я знаю, кто спас меня. Это был не ты. Но потом… — Она улыбнулась самой чарующей улыбкой, на какую только была способна. — Потом это все время был ты. Всегда — только ты, и никто другой.

— Рад это слышать, — вздохнул Тзаттог. — Я защищаю тебя уже давно. А с тех пор как ты стала частью меня, я оберегаю тебя лучше, чем когда бы то ни было. Однако же я обязан быть честным с тобой, Пенна. Я собрал великую армию, но те, кто нам противостоит…

— Нет, — Пенна покачала головой, — даже и не помышляй об этом. Они не могут победить тебя.

И она улыбнулась ему так доверчиво и радостно, что Тзаттог вдруг испугался. До сих пор он считал Пенну некоей частью его собственной личности. Она придавала ему сил, она делала его как бы «объемным». Подобно большинству порождений Тьмы, Тзаттог был неполноценен, слишком однобок, слишком примитивен и прямолинеен; и при этом — в отличие от большинства порождений Тьмы — Тзаттог прекрасно осознавал свою неполноценность. Поэтому он и разыскивал королеву умертвий — ту, которая наполнит его жизнью, научит видеть мир ясными глазами, придаст его существованию остроту и неоднозначность.

Поглотив Пенну, Тзаттог испытал ни с чем не сравнимое наслаждение. Ему и раньше доводилось в буквальном смысле слова съедать партнершу: он пожирал и тела, и души тех, кто соглашался разделить с ним жизнь. И только Пенна, добровольно отдав ему всю себя, преподнесла Тзаттогу истинное могущество. Физически он сделался намного сильнее, а душевно — обрел глубину.

И все же, в представлении Тзаттога, не он был для Пенны, а Пенна — для него. Королева умертвий была лишь приправой, пряностью, а себя принц-упырь полагал главным блюдом.

И вот выясняется, что это совершенно не так…

Доверчивость Пенны сбивала Тзаттога с толку. Он-то сам никогда не был доверчив, даже по отношению к тем, кого считал своими союзниками, подчиненными или покровителями. Неужели девушка сохранила самостоятельность? Невозможно, немыслимо! Ведь тогда выходит, что некая часть Тзаттога Тзаттогом не является…

— Завтра опасная битва, — повторил Тзаттог. И исчез из покоев королевы умертвий так поспешно, словно откуда-то вышли незримые хищные звери и принялись яростно кусать его за пятки.

Первое, что увидели солдаты Эсайаса Новера на следующее утро, был чумной тотем. Отвратительная башня, сложенная из грязи, ломаных палок, костей, птичьих перьев… Никогда прежде Эсайасу не доводилось наблюдать вещь настолько противоестественную. Казалось, лишь извращенное сознание какого-то потустороннего монстра могло породить подобную гадость. Созидателями тотема двигала ненависть, а не любовь, и от жуткого сооружения исходила лютая злоба, которая готова была подчинить себе все на свете.

Солдаты остановились. Многие потянулись к амулетам, которые носили на шее. Настоятель монастыря превосходно отдавал себе отчет в том, насколько важны такие обереги: они и поднимают дух людей, и на самом деле отражают кое-какие злые чары. Возможно, не все. Возможно, лишь очень немногие. И все же случаи чудесной помощи от амулетов известны.

У Эсайаса также имелся такой на шее — золотой глаз с мощами святого борца за веру, вмонтированными в зрачок Глаза Сеггера. Вещь могущественная и в то же время красивая, амулет вполне мог служить украшением. У солдат были обереги попроще, не из золота, но все без исключения получили из рук настоятеля эмалевый глаз или мощи, зашитые в мешочек.

Навстречу воинам Сеггера прямо из-за тотема выступили двое в длинных темных одеждах. Казалось, они не стоят на земле, а зависают над ней. Полы их одеяний слегка колебались, как бывает, когда плащ или платье висит на вешалке. Их лица были скрыты капюшонами, но что-то подсказывало Эсайасу, что если перед ним и люди, то сильно измененные темной магией.

Эсайас вышел вперед. Он гордо вскинул голову и прокричал:

— Кто вы такие? Почему преграждаете нам путь?

Двое не ответили. Они продолжали безмолвно рассматривать войско, стоявшее перед ними. Затем один из них отозвался громким, резким голосом, в котором — Эсайас оказался прав! — звучало что-то нечеловеческое:

— Пророки тумана перед вами. Кто вы такие?

— Я — Эсайас Новер, предводитель воинства Сеггера. Вы можете видеть нашего красного орла в круге — орла Тугарда! Откройте ваши глаза и узрите наш священный символ!

Над головами солдат качались хоругви с изображением Золотого Глаза и знамена с красным орлом. Но для пророков тумана, похоже, все эти знаки почти ничего не значили. Они поклонялись другой силе и считали эту силу гораздо более могущественной.

— Что ж, ты назвал себя, свою страну и свою религию, — проговорил пророк тумана. — Теперь слушай то, что должен услышать. Я — Келем, пророк тумана.

— Это вы возвели ту мерзкую башню посреди топи? — перебил Эсайас.

Пророк шевельнулся, его одежда заколебалась, под капюшоном на мгновение блеснули адским желтым пламенем глаза.

— Мы возвели чумной тотем в знак того, что гибель для всего, что грешит против богов и дышит, пришла в эти места.

— Но здесь никто не живет, — опять перебил Эсайас. — Я хочу сказать, не стоило так утруждаться ради пары-тройки троллей, облюбовавших вон ту болотную кочку…

Пророк тумана покачал головой.

— Мы трудились вдвоем и возвели тотем для вас, несчастные люди! Кара богов падет на ваши головы, потому что все вы погрязли в пороках, разврате, потому что вы отвратительны и недостойны жить. Лаар должен стать таким, каким его хотят видеть боги, а боги не желают видеть людей… Люди недостойны мира, в котором они оказались. Это было чистой случайностью. Люди должны были появиться на свет в преисподней, а Лаар должен принадлежать богам — чистым, сильным, незапятнанным.

— Ты говоришь о каких богах? — удивился Эсайас. — Мне-то думалось, что Сеггер…

— Я говорю о богах, которым должен принадлежать Лаар, — твердо произнес Келем, пророк тумана. Он как будто не расслышал слов Эсайаса. — Вы видите символ и знаете его смысл. — Торжественным жестом он указал на чумной тотем. — Вы погибнете, вы растворитесь в каре богов и сами, в свою очередь, сделаетесь карой для других живых существ. Примите свою судьбу и не упорствуйте!

— К оружию! — закричал Эсайас. — Мы не пойдем в рабство к каким-то уродам с их идолами из грязи!

— Что ж, вы сами избрали печальную участь, — молвил тот, который называл себя Келемом. — Мудрые приходят к божеству сами, а неразумных влекут к нему божьи слуги. Мудрые являются к божеству как верные друзья, как дети, а неразумные лежат во прахе у ног божества как жалкие пленники и неверные рабы!