Александра Лисина - Мэтр на учебе Страница 3

А когда мастер Лиурой, скрипя зубами, пояснил его сиятельству все последствия обряда, граф с большой неохотой выплатил и полагающийся мне гонорар. Все десять с половиной тысяч, которые я честно заработал, пока избавлял эти земли от нежити.

Единственная проблема, с которой я столкнулся, — это необходимость скрывать от посторонних тот факт, что моя вторая печать активна. Магическое сообщество до сих пор считает, что это невозможно, и мне совершенно не хотелось никого разуверять.

Более того, наличие двойного дара сделало бы меня объектом пристального внимания Совета, которое юному барону Невзуну ни к чему. Но я успешно решил эту дилемму, наложив на печать сложную защиту. А еще целый месяц сливал темные силы в алтарь, накопители и в своих собственных подопечных, благодаря чему мои вторые печать и аура истощились, перестав определяться магически. Лиш очень быстро забыла о проклятии, горгульи смогли ожить, а все три десятка зомби обзавелись нормальной внешностью.

— Отлично, — оскалился я, поворачиваясь к светящемуся алтарю, на котором уже лежала потрепанная книга в обгоревшей обложке. — Время близится к полуночи. Верзила, вам лучше присесть: ритуал воскрешения — дело долгое и муторное. Но если у меня хватит сил, у всех нас скоро начнется новая жизнь…

Схему ритуала я вычерчивал мелом почти шесть часов и закончил ближе к рассвету, когда наступал пик возможностей темной печати. Сил на это ушло немало, и зомби я, как и говорил, действительно истощил, превратив их в груду беспорядочно сваленных в углу тел. Зато когда рисунок обрел цельность, я оглядел испещренный символами пол и испытал чувство удовлетворения: схема, несмотря на длительное отсутствие практики, получилась идеальной.

— Надеюсь, ты не проклянешь меня за то, что я снова потревожил твой покой, — хмыкнул я, ножом распоров себе руку и проследив, как кровь из порезанной вены заполняет выцарапанный на алтаре рисунок. — Ты всегда любил жизнь и боролся за нее до конца. Для тебя не было ничего важнее победы над смертью и собственной немощью. Хорошо, если и после ухода ты не изменил своим принципам, иначе я зря все это затеял.

Словно насытившись кровью, алтарь, испускающий свет, засиял еще ярче каким-то зловещим багровым оттенком. Такими же огнями загорелись и руны на полу, и стены, и даже, кажется, потолок. А спустя несколько минут в комнате заметно похолодало, и вырвавшееся из моего рта облачко пара дало понять, что дверь между мирами вот-вот готова открыться.

Дождавшись, пока на стенах осядет иней, я улыбнулся и, перетянув руку заранее приготовленным лоскутом ткани, приложил темную печать к алтарю. А затем затянул монотонный речитатив, призванный удержать дверь в Иное хотя бы на несколько мгновений.

Магия крови играла в обряде роль связующего компонента, объединившего мир живых с миром мертвых. Руны выполняли функцию отмычки, с ювелирной точностью подобранной к самому сложному на свете замку. Находящийся в центре схемы алтарь стал источником силы, позволившим провернуть отмычку в замочной скважине. А я являлся просто-напросто посредником. Маяком для заблудившейся в коридорах вечности души.

Правда, и это не гарантировало результата, потому что далеко не всякая душа стремится вернуться обратно: Нич должен был сам услышать и почувствовать мой зов. И сам должен был захотеть вернуться.

— Я знаю, ты не забываешь долгов… — прошептал я, почувствовав, как ворвавшийся в помещение холод заморозил меня буквально до костей. — Ты мне должен, Нич, помнишь? И я пришел потребовать с тебя этот долг!

Порыв ледяного ветра, вырвавшийся из-за внешней границы очерченного мною круга, был поистине страшным. Я едва устоял на ногах, несмотря на целую кучу охранных рун и защитных заклинаний. Над головой тоскливо застонали потревоженные перекрытия. Где-то снаружи грохнула дверь. А затем вырвавшаяся из алтаря тьма вспыхнула грязным черным цветком и, заполонив все вокруг, мгновенно поглотила окружающий мир и густыми клубами вилась вдоль края пылающей алыми огнями схемы. При этом она стала почти осязаемой. Живой. Я словно видел перед собой хищное существо, плотоядно облизывающееся и жадно посматривающее на мою кровоточащую руку.

— Ни-и-ич… — решительно позвал я, не обращая внимания на то, с каким вожделением тьма сжимается вокруг алтаря, с довольным урчанием слизывая один слой защиты за другим. — Нич! Вернись, старый маразматик, я должен задать тебе пару важных вопросов! Сумеешь ответить — так и быть, упокою на веки вечные. А если нет… прокляну! Да так, что тебя и в посмертии будут мучить недельные запоры.

Тьма сгустилась еще сильнее, слепо тыча в испещренные защитными символами стены и все сильнее скручиваясь вокруг меня в тугой водоворот. Пока еще ленивая, сонная, но с каждым мгновением все больше входящая во вкус и все настойчивее пытающаяся пробиться сквозь мои щиты.

— Нич! — нетерпеливо крикнул я, подметив краем глаза, как одна за другой стремительно гаснут охраняющие руны.

Ну и пусть. В конце концов, Хозяйка душ и так подзадержалась, она должна была прийти за мной гораздо раньше. Просто обидно потратить столько усилий и получить шиш без масла.

— У тебя последняя попытка, Нич! — гаркнул я, с вызовом подавшись навстречу надвигающемуся мраку. — Второго шанса не будет! Прокляну! Навечно!

Мне никто не ответил. Тьма отвоевала для себя очередной кусочек пространства и подступила еще ближе, методично уничтожая заметно поблекший охранный круг.

Сколько от него осталось? Две трети? Половина? Нет, уже меньше… а резервов — вообще на донышке: тьма за считаные минуты сожрала почти все силы, что я сумел собрать. Алтарь вот-вот рассыплется в прах; с десяток накопительных амулетов уже успели превратиться в бесполезный хлам, мои запасы, добытые с таким трудом, исчерпаны едва ли не до дна… Теперь тьма выжигала саму печать, торопясь поскорее добраться до живого существа.

У меня впервые за ночь нервно дернулась щека.

— Мастер Твишоп?

Тьма злорадно хихикнула и придвинулась еще на шажок, но, кроме нее, больше никто не отозвался. А у меня всего две минуты осталось в запасе, прежде чем изменения в защите станут необратимыми.

— Мастер Люборас Твишоп!

Мой голос снова охрип и опустился до шепота — холод, пронизывающий уже до костей, грозил обернуться смертельным. Кожа на руках посинела, мышцы свело, губы дрожали и едва могли шевелиться.

— Мастер! — сипло каркнул я, с трудом выталкивая звуки из замерзшего горла. — Эй, меня кто-нибудь слышит?!

Полторы минуты.