Мэрион Брэдли - Наследники Хамерфела Страница 3

— Вы правы. Я попробую пробиться к его сознанию, — согласилась Эрминия, а герцог закрыл лицо ладонями, пытаясь удержать видение: лицо сына, бледное и искаженное болью. Искусству врачевания он не обучался, но даже без этого ему казалось, что он видит на нем тень смерти. Где-то на самой границе восприятия ощущал он сознание Эрминии, напряженное и ищущее, и уловил посыл, который она пыталась протолкнуть на глубинные уровни сознания Аларика.

«Ничего не бойся; мы с тобой. Отдыхай и выздоравливай!..» — снова и снова повторяла она, пытаясь донести до него утешение и любовь.

И тут Раскарду открылись интимнейшие чувства Эрминии.

«Я и не знал, что она его так любит, я думал, они как брат и сестра, дети, выросшие вместе, теперь я знаю, что все гораздо серьезнее!»

И герцог устыдился того, что узнал тайну родственницы, ибо понял, что она тоже прочитала его мысли.

«Я полюбила Аларика, еще когда мы были детьми, дядя. Я не знаю — значу ли я для него что-либо, он относится ко мне просто как к сводной сестре, но я люблю его как мужчину. Вы… вы не сердитесь на меня за это?»

Узнай герцог об этом как-нибудь по-другому, он действительно мог прийти в ярость; многие годы он вынашивал мысль о выгодной партии для сына, возможно, какой-нибудь принцессе из южной ветви рода Хастуров. Однако теперь им руководил лишь страх за жизнь Аларика.

— Если только мой сын вновь будет с нами, в безопасности, то, если вы оба этого хотите, я не против, дитя мое, — произнес суровый герцог так кротко, что Эрминия едва узнала его властный голос. Какое-то время они сидели молча, и тут, к великой радости, Раскард ощутил еще одно подключение к их телепатическому диалогу. Это было слабое, но безошибочно узнаваемое сознание Аларика.

«Отец… Эрминия… это вы? Где я? Что случилось? Что с бедным Маркосом?.. Куда я попал?»

Мягко, как могла, Эрминия сообщила ему обо всем происшедшем: о том, что он ранен и теперь находится в плену во Вратах Сторна.

«Маркос будет жить, ты отдыхай и поправляйся, сынок, а мы либо выкупим тебя, либо отобьем, либо погибнем, сражаясь за тебя. Только не волнуйся. Главное — спокойствие… спокойствие… спокойствие…»

Внезапно спокойное течение телепатической связи взорвалось яростью и голубым светом чужого звездного камня.

«Так вот ты где, Раскард… ты, вор, сующий нос в чужие дела… что ты делаешь в самом сердце моей твердыни?»

Раскард Хамерфел видел словно наяву покрытое шрамами лицо с хищным, как у пантеры, оскалом и жестокие, пылающие гневом глаза своего заклятого врага — Ардрина Сторна.

«И ты еще спрашиваешь? Отдай моего сына, негодяй! Назови цену выкупа, и он будет выплачен тебе до последнего сикля[7], но если хоть волос упадет с его головы, я заставлю тебя заплатить сто крат!»

«Так ты пугаешь меня уже сорок лет, Раскард, но у тебя нет ничего, что мне было бы нужно, кроме твоей мерзкой жизни. Побереги здоровье, и я повешу тебя рядом с твоим сынком на самой высокой башне Врат Сторна».

Первым побуждением Раскарда было ответить ему всей силой ларана[8], но Аларик-то был в руках врага. И тогда, взяв себя в руки и пытаясь сохранять спокойствие, герцог продолжил торг:

«Разве ты не хочешь получить выкуп за моего сына? Назови свою цену, и клянусь, я уплачу ее не торгуясь».

Он почувствовал, каким злорадством повеяло от Ардрина, враг явно ждал услышать это.

«Я обменяю его на тебя, — ответил он. — Приходи и добровольно сдайся мне до завтрашнего вечера, тогда Аларик, если к тому времени он еще будет жив, или его тело, если он умрет, будут выданы твоим людям».

Раскард понимал, что этого следовало ожидать. Но Аларик был молод, а он уже прожил долгую жизнь. Аларик мог жениться, восстановить клан и герцогство. Не долго думая, он ответил:

«Согласен. Но только если он будет жив, если же он умрет в твоих руках, я сожгу Врата Сторна и тебя вместе с замком клингфайром»[9].

«Нет, отец! Только не такой ценой! — Это был крик Аларика. — Я так долго не проживу и не хочу, чтобы ты принял из-за меня смерть!»

Раскард ощутил, с каким трудом пробился голос сына, и почувствовал, как кровь истекает из его вен. Затем Аларик отключился от телепатического контакта. Однако нельзя было понять: умер он или потерял сознание.

В оранжерее повисла тишина, а вдогонку несся очередной злобный крик Сторна:

«Ты опять, как жулик, ускользнул от моей мести, старый пес Раскард! Ведь это не я проторговал его у смерти. Если ты хочешь отдать свою жизнь в обмен на его тело, я честно обставлю эту сделку…»

«Честно? И у тебя еще язык поворачивается произносить это слово, Сторн?»

«Конечно, ведь я — не Хамерфел. А теперь убирайся! И не вздумай больше соваться во Врата Сторна! Даже мысленно! Пошел! Пошел вон!»

Эрминия распростерлась на ковре и рыдала, как ребенок. Раскард Хамерфел сидел, качая головой. Опустошенный и разбитый, он впал в оцепенение. Неужели кровная вражда кончилась такой потерей?

2

Сорок дней траура подошли к концу. На сорок первый день на извилистой горной дороге, ведущей к замку Хамерфел, появился караван путников. Их радушно приняли в замке, поскольку выяснилось, что это прибыл родственник умершей жены герцога. Раскард, чувствуя себя несколько неловко в присутствии образованного и щегольски одетого городского жителя, принял его в Большом Зале, приказав подать вина и легкие закуски.

— Прошу прощения за столь скромное угощение, — сказал он, услужливо предлагая гостю присесть, — но до вчерашнего дня мы носили траур и до сих пор не оправились от утраты.

— Я приехал не ради пирожных и вин, родственник, — произнес Ренато Лейнье, кузен из южных земель, родственник Хастуров. — Ваша скорбь — это скорбь для всей нашей семьи, Аларик был моим родственником. Но я приехал забрать с собой дочь моего родственника — лерони Эрминию.

Ренато посмотрел на герцога. Если он рассчитывал увидеть старого, сломленного обстоятельствами человека, готового вскоре последовать за собственным сыном и передать таким образом Хамерфел в руки пришлых наследников, то он здорово просчитался. Сидевший перед ним мужчина скорее стал сильнее, замкнувшись в гневе и гордости. Это был дееспособный полководец, уже на протяжении многих лет командовавший войсками Хамерфела. Любой, даже самый малый его жест, любое сказанное им слово излучали энергию; Раскард Хамерфел не был молод, но и не походил на старую развалину.

— Почему вы решили забрать Эрминию именно сейчас? — спросил герцог, чувствуя, что вопрос этот мучает его, как заноза. — Она прекрасно себя чувствует в моем доме. Это ее дом. Она последнее, что хранит для меня память о сыне. Я предпочел бы ввести ее в свою семью на правах дочери.