Лякмунт - Терминатор Страница 30

– Я пришел! – детский голос накатил волной и потревожил паутину, цвета радуги заколебались и слились в черноту, и чернота эта оказалась темнотой за закрытыми глазами. Старик явственно представил себе обладателя голоса – китайский карапуз лет шести-семи с черными блестящими глазенками, шустрый и непоседливый, прекрасно воспитанный, но неспособный сдержать природную живость – бесцеремонно ворвался и вернул старшего человека в мир вещей.

– Здравствуй, маленький Джонс, – произнес старик, открывая глаза – в комнатушке никого, разумеется, не было.

– Я пришел поиграть, но сначала вылечу тебя.

Старик вслушался в свое тело, с особой тревогой обращая внимание на область в районе желудка – никаких ощущений.

– Теперь ты здоров, Эрчжи, – спустя мгновение сообщил малыш. Старик почувствовал, что выражение благодарности будет лишним, спросил:

– Ты сейчас был там вместе со мной?

– Конечно! То, что ты видел, и был я, ты же знаешь. Расскажи, как я выгляжу со стороны.

– Это невозможно, в языке нет таких слов.

– Не расстраивайся, у тебя всё получиться, – в голосе ребенка прозвучало снисходительное терпение, словно он учил скучного взрослого видеть в бесформенном облаке голову дракона.

– У тебя уже получается лучше, чем у других, – сообщил мальчик, – ты не споришь об иллюзорности бытия, не испугался того, что времени не существует, легко согласился с тем, что твой мир – не единственный, и готов даже признать, что ты – часть меня, и, тем самым, личность твоя также иллюзорна. А еще ты назвал меня Дхармой. Это, конечно, неправильно, но словами пока лучше не скажешь.

– А другие – как на тебя реагируют другие?

– Им приходится тяжело. Лишь у тебя буддийское учение, пусть и состоящее по большей части из глупых сказок, закреплено на уровне подсознания и мирно соседствует с докторской степенью по физике.

– На Миларепу ты не рассчитываешь из-за того, что у него нет степени по физике?

– Миларепа не приносил в мир Сансары знания о секвенциях, а именно в них, похоже, наше спасение.

– Скажи, а что ты чувствуешь, когда выполняется секвенция?

– Кто чувствует – маленький Джонс? Он ничего не чувствует. А если ты спрашиваешь обо Мне-Всём, то слова «чувствуешь» и «когда» здесь неуместны. Тем не менее, постараюсь ответить. Я чувствую страдание. Нет, можно сказать лучше. Я ощущаю досаду. Помнишь, давно-давно, еще в Китае, у тебя случился инсульт? Ты лежал, у тебя ничего не болело, но ты мог лишь глотать слюну и двигать глазами. Что ты ощущал, когда рука – рука, которая тебе принадлежит и составляет часть тебя, не желала пошевелить и пальцем, несмотря на твои приказы?

– Пожалуй, ты прав. «Досада» – самое уместное слово. Был, конечно, и страх, но досада была куда сильнее, – неслышимый голос монаха был полон сочувствия.

– Кажется, ты меня жалеешь, Эрчжи? – в голосе мальчишки послышалось веселое изумление. – Не нужно! Всё остальное у меня прекрасно шевелится. Я ведь не жалею тебя из-за того, что ты не можешь пошевелить ушами?

– Могу, – с достоинством произнес старик, и – пошевелил. Мальчишка зашелся в счастливом звонком смехе, к которому вскоре присоединился негромкий смех старика.

– Я этому научился на спор в университете, – отсмеявшись, сообщил старик.

– Ага, я знаю – в университете изучают массу полезных вещей, – после этого они снова начали безудержно смеяться, причем мальчишка иногда взвизгивал, а старик похрюкивал.

Без скрипа открылась дверь, и в келью заглянул обеспокоенный Ваджра:

– Вам плохо, учитель?

– Спасибо, Ваджра. Мне хорошо. Принеси, пожалуйста, воды.

– Постой, Ваджра! – парень замер в дверях и обернулся.

– Ты умеешь шевелить ушами?

– Нет, Учитель. Вы меня этому не учили.

– Еще научу. Ступай, – за молодым монахом закрылась дверь.

– Интересные беседы я веду с Мировым Духом, не находишь? – обратился старик к невидимому собеседнику, – мудрые, взвешенные и поучительные.

– Некоторые мои органы познания обладают веселым нравом, и я вынужден с этим считаться, – серьезно объяснил малыш.

Старик встал со своего низкого ложа, сладко потянулся и сделал три приседания, а потом снова потянулся.

– Знаешь, я себя удивительно хорошо чувствую, – поделился он наблюдением, – ты меня не омолодил, часом?

– Нет, всего лишь слегка подлатал – твоя внешность осталась прежней. Ты ведь не собираешься в ближайшее время давать брачное объявление с фотографией? – старик задумался, но не о брачном объявлении, а прокрутил в голове какую-то мысль и удивленно сказал:

– Знаешь, я, кажется, знаю, как открыть дверь в третий мир.

 – Секвенция? – голос мальчишки выражал надежду, но не удивление, – ты принес новую секвенцию?

– Похоже на то. Причем у меня ощущение, что я знал этот рецепт всегда.

– Рецепт – сложный?

– Я бы сказал, не простой. Одна из составляющих – мантра, прочитанная двадцатью миллионами голосов, остальное – пустяки. Ты бы смог обеспечить прочтение мантры?

– Нет. Любая секвенция нарушает закон. Я не могу напрямую содействовать такому нарушению.

– Но ведь и мешать не будешь?

– Постараюсь не мешать. У тебя есть идея?

– У меня есть друг – большой любитель и знаток секвенций. Думаю, его это задача заинтересует. Позволь, я отошлю ему сообщение, – старик легко встал, в два широких шага достиг двери, где столкнулся с Ваджрой.

– Оставь воду у меня, я скоро вернусь, – распорядился старый монах и юношеской походкой двинулся по коридору.

– Учитель, – остановил его голос Ваджры, – ученик Дава сказал, что умеет шевелить ушами.

– Талантливый юноша. Похоже, его ждет большое будущее, – одобрил учитель и скрылся за поворотом коридора.

С творчеством американца, как мне казалось, я был неплохо знаком. Читать его я, разумеется, не читал, и так вышло, что фильмов не смотрел тоже, но мне про него подробно рассказывал приятель, художественному вкусу которого я всецело доверяю. Именно из его обличительной речи я почерпнул оценки «пост-постмодернизм» и «пожиратели экскрементов», которыми вчера щедро поделился с Петровым. Однако, похоже, жизнь заставляет меня ознакомиться с первоисточниками. Сначала следует определиться, на каком языке я буду изучать нового классика. Нужно сказать, что читать я предпочитаю на русском, причем причины этого не эстетические, а чисто утилитарные: русский язык для меня более понятен, чем прочие. Но тут случай совсем другой: в скором времени мне предстоит имитировать литературный стиль Беливука, поэтому придется читать в оригинале – на английском.