Дмитрий Силлов - Злой город Страница 34

Конь степняка привычен ко всему, но для породистого скакуна сотника Тэхэ это было внове. Широкий кожаный ремень давил на грудь, земля разъезжалась под ногами. Конь поначалу заупрямился, но откуда-то сзади прилетал резкий окрик, за которым последовал жгучий хлёст длинной плети, ожегший круп и спину. И конь поневоле потащил непривычный груз как и сотни других ордынских лошадей.

Всю ночь длился переход. Наутро, когда кожаный ремень был наконец снят и ветер принес на своих крыльях свежесть близкой реки, конь был почти полностью обессилен. Почти. Кочевник всегда знает меру сил своего коня.

Тэхэ взял заводного под узцы и повел к воде. Он всегда сам ухаживал за своими лошадьми, не доверяя это дело грязным рабам. Конь и кочевник – одно целое, несмотря на то, что полудикого зверя, недавно взятого из ханского табуна, еще учить и учить. Разве можно доверить рабу часть себя, пусть пока глупую и необученную?

Сотник похлопал скакуна по шее. Тот в ответ дернул головой и оскалился, обнажив страшный ряд крупных зубов, – он был обижен и за прошлое, и за эту ночь, когда его, словно какого-нибудь быка, заставили тащить непривычный груз, недостойный боевого коня, и за многое другое.

Тэхэ резко ударил коня ладонью по ноздрям. Прежде всего часть себя должна понять, что она хоть и часть, но далеко не главная.

Своих коней Тэхэ всегда предпочитал поить выше по течению, подальше от ордынского табуна, мутящего воду мордами и облепленными грязью ногами. Он был строг с лошадьми, рабами и женщинами, но справедлив.

Конь считал иначе.

Сразу за густой чащей кустов, прилепившихся к берегу, начиналась пологая отмель. Тэхэ отпустил повод и уставился на широкую ленту темной воды, по которой величаво плыли громадные льдины. Для кочевника, привыкшего к степным просторам, эта картина была преисполнена непостижимым величием природы.

Конь наклонил голову и припал к воде. Ледяная влага коснулась губ, обожгла горло и мягко охладила разгоряченное тело. Однако какое-то движение слева отвлекло коня от водопоя. Краем глаза он заметил движение. Из-за кустов вышел человек и, крадучись, словно камышовый кот, направился к хозяину, который за шумом реки не мог слышать осторожных шагов.

Боевой конь умеет многое. Многие поколения его четвероногих предков не только несли своих всадников по полям сражений, но вместе с ними разили врагов тяжелыми копытами, рвали их шеи зубами и, разогнавшись на скаку, не раз и не два проламывали мощными корпусами стену вражеских щитов.

Намерения человека были ясны. От него несло чужой волной ненависти и страха. Ничего не стоило сейчас ударить копытом назад, в грудь человека, а после уж хозяин как-нибудь довершит остальное.

Но конь был обижен, как может обижаться только умное, породистое животное. Поэтому он только переступил всеми четырьмя ногами и снова припал к воде.

Сбоку послышался глухой удар. Хозяин охнул и упал лицом в воду.

Пришлый человек сноровисто подхватил хозяина под мышки и, поднатужившись, забросил его на спину коня. После чего пружинисто взлетел в седло и ударил скакуна пятками в ребра.

Конь оторвался от воды и поскакал вдоль чащи кустов, которая оканчивалась рощей пока еще лысых берез. Если бы он был человеком, возможно, он бы пожалел о том, что некоторое время назад не лягнул того, кто теперь сам сидел на его спине, – двойной груз серьезное испытание, особенно после тяжелого перехода. Но степные кони выносливы и всегда умеют найти силы для любых испытаний ради прихоти людей – тех, кого они вот уже многие столетия считают частью себя.

* * *

По степи несся всадник.

Кузьма прищурился, сдвинул шлем с бровей чуть назад… Нет, не понять отсюда, да еще и супротив солнца, кого это в город черти несут. Хотя, кого они могут нести со стороны, откуда город кочевую рать дожидается? Ясно кого.

Кузьма плюнул на палец, растер слюну, подняв руку, попробовал ветер и, положив ладонь на спусковую скобу крепостного самострела, приник к ложу, ловя острием болта приближающуюся одинокую фигуру.

– Погоди, Кузьма.

На плечо воина легла ладонь в боевой рукавице. Кузьма раздраженно сплюнул.

– Чего годить-то? Не вишь, со стороны Степи гость пожаловал. А воевода ясно сказал…

Стоящий сбоку молодой воин приложил к поднятой стрелке шлема ладонь, сложенную козырьком.

– У него, кажись, мешок какой-то поперек седла…

– Во-во, – буркнул Кузьма. – А ты Егор не подумал – вдруг в мешке том громовое зелье, которым пришлый иноземец давеча воз разворотил? Ворота-то у нас открыты, и мост опущен. Загонит коня в ворота, трут поднесет зажженный к мешку…

– Да погоди ты, говорю! Тебе лишь бы рубить да стрелять, все равно в кого!.. Слышь, Кузьма, кажись, это наш.

– Ага, с ордынской стороны – они все наши.

Будут скоро, – не успокаивался Кузьма, не снимая руки со скобы самострела.

Но более молодой сторожевой хоть и против солнца, но выглядел большее.

– Эх ты! – воскликнул он удивленно. – Глянь-ка, да это ж Семен!

У Кузьмы от удивления аж шлем приподнялся на густых бровях.

– Какой Семен???

– Да наш, Семен Василич, купец. И ордынец у него через седло перекинут!

Всадник был уже недалеко. Даже Кузьма сейчас уже разглядел, как тяжко, но упрямо тащит степная коняга на себе грузного купца Семена Васильевича вместе с его трофеем.

– Да я и сам теперь вижу… – растерянно протянул Кузьма.

– А за ним погоня, – спокойно произнес Егор.

Действительно, из-за лесистого холма вылетел десяток вооруженных всадников и припустил за беглецом, на ходу снаряжая стрелами луки.

– Успеет?

– Должон успеть, – рассудительно произнес Кузьма, вновь прилаживаясь к самострелу. – А первый щас точно нарвется.

Один из всадников вырвался вперед остальных и, подняв лук, выпустил стрелу навесом.

Описав широкий полукруг, стрела ударила в высокую луку деревянного седла позади всадника и расколола ее. Вслед за лукой по всему седлу зазмеилась широкая трещина. С башни Кузьме было видно, как побелело от напряжения лицо беглеца – сейчас он со всех сил сжимал ноги вместе, и только благодаря этому усилию седло не разваливалось на две части. Случись такое – всё! Ноги коня обязательно запутаются в спавших подпругах, а вторая стрела довершит дело по упавшей наземь мишени – в неподвижную цель степняк не промахнется.

– Давай, Кузьма, – прошептал молодой витязь.

– Не время…

Степняк на скаку выдернул из колчана вторую стрелу, наложил на лук, натянул тетиву… но стрела ушла в небо.

Болт русского самострела ударил в грудь кочевника, вмял в доспех из кожаных пластин железную нагрудную бляху и вышиб всадника из седла. Случись такое чуть ближе к крепости – и бляха вышла бы из спины стрелка. Сейчас же болт тоже был на излете, потому кочевник лишь шлепнулся спиной в грязь и духи степи на время забрали себе его сознание.