Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – штатгалтер Страница 36

— А ты как думаешь?

— Думаю, — ответила она, — очень особенное.

Я кивнул ей на кресло напротив, однако она легко и просто села мне на колени, но не прижалась таким зовущим телом, а даже отодвинулась и всматривалась в мое лицо внимательно и с сочувствием.

— Ты одна мне ростом вровень, — сказал я невесело, — стань же рядом брови в брови...

Она посмотрела с интересом.

— Ростом вровень?

— Чтобы женщина, — объяснил я, — была одного роста с мужчиной, она должна быть ему по плечо. Как вот у нас. У тебя какой рост?

Она поджала губы.

— Еще спроси, сколько я вешу и сколько мне лет! Благородному человеку достаточно знать о подруге, что она родилась.

— А ты разве подруга? — спросил я.

Она сказала мягко:

— Хотела бы ею быть. Или хотя бы стать. Честно!

— Разве мы не политики? — спросил я. — А в политике приходится делать много такого, чего не следует делать.

— Между друзьями?

— Между друзьями, — согласился я. — Разве в политике есть место для дружбы?

Она посмотрела очень внимательно, я со всей твердостью выдержал ее испытующий взгляд.

— Я не верю, — сказала она так же мягко. — Не верю, что ты говоришь серьезно. Ты не такой, Рич! Самое смешное, и я не такая. Мы оба с удовольствием играем в эту жестокую и увлекательнейшую игру, бахвалимся своим цинизмом и пренебрежением к морали и общепринятым нормам... простых людей, хотя мы недалеко от них ушли, но это нравится только сначала, когда наслаждаемся как бы свободой от родительской опеки...

Я слушал внимательно, а когда она остановилась и смотрела в ожидании реакции, сказал так же мягко:

— Спасибо. Правда, спасибо. Очень хорошо сказала. С чувством и проникновенно. Смотри, моя скупая мужская слеза уже почти готова пролиться и прожечь столешницу.

Она улыбнулась. .

— Да ну тебя! Все сводишь к шуточкам. Неужели трудно поверить, что я говорила серьезно?

— Поверить нетрудно, — сообщил я. — Но опасно.

— Ах, Рич, — сказала она с укором, — мне, конечно, все равно, что ты про меня думаешь, но я хочу знать, какого ты обо мне мнения!

— Сама знаешь, — ответил я.

— Какого?

— Нет уж, — возразил я. — Сказанное слово вслух есть ложь, тебе это знакомо. Потому не будем друг о друге. Надеюсь, ты сумеешь переместиться на Юг в безопасное место, когда Багровая Звезда рухнет на землю всей смертоносной тяжестью?

Она посмотрела исподлобья.

— А ты?

— Мужчины должны принимать вызов, — ответил я.

— Ты не поверишь, — ответила она раздельно и глядя мне в глаза, — но такие есть и среди женщин.

— Верю, — сказал я и даже хотел назвать несколько имен великих женщин, но это значило бы чуточку обесценить ее гордые слова, и я только повторил: — Верю, Бабетта. Ты как раз такая. Как я понимаю, ты уже успела побывать за эти дни на Юге?.. Как здоровье императора?

Она улыбнулась.

— Он в полном здравии. Но, учти, я не была на Юге.

— Да? — переспросил я в сомнении. — А пахнет Югом. Впрочем, это неважно, ты сама вся южная и знойная.

— Ой, — сказала она счастливо, — я уже раздеваюсь!

— Только попробуй, — пригрозил я. — Наиболее близким лордам я разрешил входить без стука. В смысле, без объявления церемониймейстером всех титулов.

Она посмотрела с укором.

— Ну так это же наиболее близким... Или и близким нельзя видеть меня во всей красе? Что, я уже некрасивая?

Посмеиваясь, я сотворил широкое блюдо и горку разных пирожных, с женщинами лучше всего проходит этот нехитрый фокус, затем на противоположных краях стола возникли два дивных фужера с вином немыслимого здесь аромата и вкуса.

— Намек поняла, — произнесла она так же легко и, соскочив с моих колен, тут же плюхнулась в кресло. Ее пальцы осторожно подняли фужер за тонкую ножку.

— Кажется, — произнесла она задумчиво, — я понимаю, почему никто из наших магов, даже самых-самых, не смог сотворить ничего подобного.

— Пытались? — поинтересовался я.

Она кивнула.

— А ты как думал?

— И почему же?

— Магия творит только то, — пояснила она, — что человек очень хорошо знает, чем пользовался, часто держал в руках, считает привычным и обыденным.

— В этом ее отличие от науки, — пробормотал я, — вот почему цивилизации, основанные на магии, обречены.

Она вскинула брови.

— Странное утверждение. А что тогда не обречено?

— Основанные на других принципах, — ответил я уклончиво. — Бабетта, это хорошее вино.

— Знаю, — ответила она. — И хотя мужчины отвратительно однообразны в еде и напитках, но ты всегда творишь новые. Это пугает.

— Почему?

— Страшно представить тот мир, — произнесла она, ее плечи зябко вздрогнули, — в котором такое изобилие. Рич, ты кто?

— Мыслящий тростник, — ответил я привычно, — и двуногая птица без перьев. Правда, уже с плоскими ногтями. Знаешь, мужчины обожают поговорить о себе и когда о них говорят другие, но все же мы смиряем себя и говорим о ваших прелестях.

— Намек поняла, — ответила она легко. — Как ты деликатен, Рич! Мог бы и просто велеть заткнуться. А то и ударить, ты же богатая натура. С тобой все в порядке? У тебя брови постоянно сдвинуты.

— Это я мыслю, — признался я. — Напряженно. Для меня мыслить вообще-то нехарактерно, я человек действия, потому у меня процесс мышления такой трудный и даже зримый.

— Ужас какой, — сказала она с испугом. — Такой красивый и сильный мужчина... и вдруг мыслит! Понятно бы, если бы плюгавчик какой. Это все из-за Маркуса?

Я вздохнул.

— В такие моменты мыслить должны все. А когда решим проблему, тогда можно снова жить счастливо и бессмысленно.

Она допила вино и поднялась.

— Зайду попозже, хорошо?

— Всегда рад.

Я не стал подниматься и провожать до двери, она не дама и даже не женщина, Бабетта все поняла, у приоткрытой двери обернулась и чарующе улыбнулась, благодаря за такое повышение в ранге.

Мне вообще-то, продолжил я оборванную мысль, идея Христа, как сына Божьего, кажется дико языческой. Зевс, как помню еще с детства, трахал всех женщин, какие попадались под руку. От них рождались внебрачные дети, совершавшие затем подвиги, так вот и христианский бог трахнул Деву Марию, только по случаю не дефлорировав, такое иногда бывает, девственная плева просто растягивается, но не рвется, что дало возможность объявить такое зачатие непорочным.

Сам по себе Иисус — величайший человек, гениальный реформатор, поднявший все человечество из мира язычества на непостижимо высокий уровень. На духовный, впервые вычленивший в человеке так называемую душу и отделивший ее от плоти, что было немыслимо, к примеру, у древних греков, что оставались разумными животными, хоть и грамотными.