Ольга Романовская - Перстень Мериада Страница 36

— А что будет с портретом? — робко спросила она.

— Тебя интересует, сожгут ли его? Нет. Уже столько времени прошло, пусть висит себе и ухмыляется.

Наваэль быстро миновал место, где когда-то висел портрет Темессы, и привлёк внимание принцессы к очередному пейзажу, висевшего достаточно далеко для того, чтобы она могла видеть зловещий просвет между стройным рядом рам.

— Стелла, а как ты относишься к опере?

— Не знаю, — пожала плечами Стелла. — В Лиэне опер не ставят, но, думаю, так же, как и к театру, то есть положительно.

— И ты ещё пытаешься убедить меня, что в Лиэне нечего менять? — добродушно рассмеялся Наваэль.

— Ну, не всем же странам быть такими же цивилизованными и блестящими, как Сиальдар! — Это был комплимент, именно так он его и воспринял. — Мне моя страна всё равно больше нравиться, даже со всеми её недостатками, пожалуй, с ними даже ещё больше.

— Стелла, что-то я пока не понимаю, хочешь ли ты сегодня послушать оперу или нет?

— Послушать во дворце?

— Нет, в городе. Я надеялся, что ты составишь мне компанию.

— И правильно надеялись, — рассмеялась принцесса и тут же поджала губки: — Но мне совершенно нечего надеть.

— Нечего надеть? У тебя полным-полно всяких тряпок.

— Великий Амандин, называть мои вещи тряпками! — Она закатила глаза.

— Твои пантомимы — это прекрасно, но, пожалуйста, распредели своё время с умом. — За разговором они незаметно подошли к концу галереи. — У тебя примерно полтора часа на сборы. Ровно в семь я зайду за тобой.

Вечер, проведённый в опере, был чудесен. Запах духов всё ещё окружал её незримым пьянящим облаком, уносил охмелевшую от новых ощущений и выпитого вина Стеллу в неведомые дали.

Девушка, широко раскинув руки, лежала на кровати и с блаженной улыбкой вспоминала мягкое покачивание запряжённой лоснящейся четвёркой кареты, приятный гул в фойе, приторный аромат цветов, духоту нагретого свечами и человеческим дыханием воздуха — и взгляды, взгляды, взгляды… Она купалась в них, даже не оборачиваясь, знала, что ей смотрят вслед, что они подерутся между собой за право поднять нечаянно оброненный ей платок.

Мысли о золотой клетке, Вильэнаре и предстоящем путешествии куда-то испарились, осталось лишь одно восхищение самой собой, своей красотой.

Несмотря на поздний час и усталость, она не спала, даже не разделась, и, не зажигая света, придавалась отвлечённым мечтам о том времени, когда все будут падать перед ней колени, когда все в этом мире будет принадлежать ей, когда от неё никто ничего не будет требовать.

Наконец Стелла села и, что-то мурлыча себе под нос, стала расплетать длинные волосы. Красным золотом они упали ей на спину, защекотали шею. Неторопливо, любовно, принцесса вытащила все шпильки, потом встала, прошла в гардеробную и убрала их в коробочку.

Веки были словно налиты свинцом, руки плохо слушались, но лечь одетой она не могла, поэтому так же медленно, как до этого вынимала шпильки, принцесса вступила в тяжёлый бой с ухищрениями и соблазнительными ловушками своего наряда. Конечно, легче было бы позвать служанку, но, как назло, ещё до отъезда в оперу она отпустила обеих.

Девушка была уже в ночной рубашке и расчёсывала волосы, когда ей послышалось, что в гостиной кто-то ходит. Она замерла и прислушалась: сложно сказать, кажется ей это или нет. Потом шаги, если это были шаги, стихли, и женский голос в отчаянье произнёс: "Какое предательство! Разве может быть на свете большее предательство!". Женщина в гостиной разрыдалась.

Забыв на время про сон и усталость, Стелла нашарила ногами мягкие домашние туфли, стараясь не шуметь, встала и, затаив дыхание, подошла к двери. Прислушавшись, она приоткрыла её и выглянула в тёмную гостиную. Глупо, конечно, надеяться, что она что-нибудь здесь разглядит.

— Предательство! — снова всхлипнул в гостиной голос. — За что они так со мной? Я сделала всё — а взамен? Лучше бы мне было этого не делать, если бы я знала!

Когда глаза немного привыкли к темноте, девушка различила на фоне окна силуэт сгорбившейся женщины. Судя по всему, она плакала — плечи подрагивали, руки были прижаты к лицу.

Косой блик от зажженного окна на миг освятил женщину, и Стелла узнала в ней Темессу.

Колдунья оперлась ладонями о подоконник и, чуть подавшись вперёд, с тоской и надеждой посмотрела в окно. Принцесса хорошо видела её профиль — чёткий, правильный с бриллиантами слезинок на щеках. Глядя на неё, не верилось, что она убила собственного сына. Интересно, что она так хотела увидеть? Наверное, она этого так и не увидела — Темесса отошла от окна и, запрокинув голову, прижалась к стене, истерично шепча; "Опять, опять, опять! Неужели так будет всегда?". И тут она заметила Стеллу. Зашуршали юбки — Темесса спешила к камину, к своей картине, но принцесса опередила её.

— О каком предательстве Вы говорили? — напрямик спросила она.

— Подслушивать не хорошо! — рассмеялась Темесса. Принцессе показалось, что у неё снова начинается истерика.

— Так какое предательство? То, что Вы убили сына?

Колдунья вздрогнула и отшатнулась от неё. Губы её дрожали.

— Да, убила, — глухо ответила она. — Вы тоже убили бы. Да, я причина его гибели. Они все — животные! — Темесса обвела рукой комнату. — Я воспитала его, отдала ему всё лучшее, а он предал меня. Вы думаете, у меня нет сердца, что я без жалости наслала на них заклятие? Нет, нет и нет! Я ли не любила своих внучек, я ли не желала им добра?! А они, мой сын и его жена… Она поносила моё имя, а он называл меня убийцей — меня! Да будь я убийцей, я всё равно оставалась бы его матерью… Я терпела, я ждала, я верила, я всегда умела терпеть, продолжая любить его, но он предал меня, предал так, как никого до этого не предавали… Это ведь так больно, я не могу! Лучше бы нож в сердце!

Темесса закрыла лицо руками и поспешила скрыться в своей раме.

У Стеллы, как всегда, осталось больше вопросов, чем ответов. В прочем, она уже начинала к этому привыкать и, немного посидев в гостиной, отправилась спать.

ГлаваVIII

Решение было принято — она покидает Розин. Чем быстрее она уедет из Сиальдара, тем скорее все это кончится. Разумеется, тут было так уютно, уже привычно, размерено, но эту размеренность нужно было нарушить. Положа руку на сердце, она боялась, что её уничтожат, грубо, бесцеремонно, без её согласия. Не стоит причинять близким боль.

Как-то после ставшего традиционным чаепития на половине Наваэля принцесса решилась завести разговор о своем отъезде. Она думала, он не захочет отпускать её, попросит задержаться, поэтому заранее придумала ряд контраргументов. Но они не потребовались.