О'Санчес - Пенталогия «Хвак» Страница 36

— Солдат идет с войны… И все ему хоть бы хны!..

Словно бы и нет под ногами дороги, или хотя бы тропинки, а идти легко, ноги не спотыкаются по камням и выбоинам, ни у людей, ни у зверей. Вроде бы и густой кустарник вокруг, а одежда за ветки не цепляется. Дымком же пахнет очень даже ясно. Едой не пахнет…

— Обратил внимание, что природа к нам дружелюбна? Ни гнусы нас не жалят, ни колючки по лицу не стегают… Это значит, что старый хрен издали нас почуял и не против гостей. Нежданным и незваным куда как тягостнее бродить в этих пределах. Возьми-ка, на всякий случай, на руки Гвоздика, либо сунь его в мешок и к седлу пристегни… Вдруг он попадет в ловушку или под заклятие…

— Нет, я лучше на руки.

— Тоже выход. «Куда ж ты, сокол, лети-ишь!..» Эй!.. Снег! Это Зиэль! Ну, ты где?..

Заросли вдруг расступились и выпустили путников на открытое пространство. Будущие гости остановились посреди крохотной, двадцать локтей от края до края, круглой поляны, южную половину которой окаймляли камни маленькой скалы, а другую половину ограничивал невысокий кустарник, имени которому Лин не знал.

— Глаза разуй.

Лин обернулся на голос: у них за спиной, в шести локтях, на самом краю зарослей, стоял человек. Больше всего Лина поразила одежда этого Снега, мысленно он уже привык видеть ее белой, в виде плаща или хламиды. А на самом деле, человек этот выглядел просто, и можно сказать привычно: полурасстегнутая кожаная куртка на голое тело, портки, заправленные в низкие сапоги, непонятного вида шляпа — все в обычных серо-коричневых красках… В руке длинная прямая палка с железным клювом… С двумя клювами-наконечниками: верхний поперек палку венчает, а нижний вдоль, как бы насажен по примеру копья, в траву нетяжко упирается… Борода есть, седая, но небольшая, у Зиэля куда длиннее…

— Я смотрю, посох у тебя тот же. И повадки те же — подкрадываешься хорошо. У меня чуть родимчик не случился от внезапности!

— Только не пытайся вызвать во мне жалость, или хотя бы доверие к твоим словам. Ты, я смотрю, конем разжился? И почему-то не один?

Лин, Гвоздик и Сивка стояли тихо и молча: именно так и надо себя вести в незнакомом случае. Пусть главный все поймет в окружающей действительности, и все решит, как им дальше поступать… Иначе — плохо. Не в этот раз, так в другой, но болтовня и беспечность неминуемо обернутся бедою: поход — дело опасное, все должны в нем знать свои права и обязанности, чтобы им легче дышалось и дольше жилось.

— Со спутниками, сам видишь. Рассчитываю на кров и прочее гостеприимство. Завтра — дальше двинусь. Принимаешь гостей?

— Угу… Небось, нарочно под дождь подгадал, чтобы уж наверняка?

— Слушай, Снег! Тебе не стыдно? Ну что ты меня обижаешь? Как ты мог такое подумать, мы ведь сто лет знакомы! — Зиэль от возмущения развел руки в стороны, но в искренность его не поверил даже Лин: очень уж довольная ухмылка у Зиэля, кроме того он своими ушами слышал расчеты насчет дождя и ночлега.

— Именно поэтому. Дым нюхал?

— Что? А!.. Намек понял: у нас в мешке целый олешек лежит, очага просит. Это тебе от нас подарок. Чтобы дым от твоего очага насквозь пропитался вкусными запахами. Ну… есть еще остатки хлеба, лука… Лин, есть у нас лук?

— Есть. — Лин понял, что своим обращением к нему Зиэль хочет выставить его на погляд, потому что…

— Лук и чеснок и у меня есть. А также всякие иные коренья и травы, лечебные и продовольственные. Этот… будущий подросток с охи-охи на руках… — кто тебе? Воспитанник?

Зиэль крякнул и покрутил бородой. Он явно рассчитывал перейти к сути дела попозже, после ужина…

— Скорее, попутчик. Тут такое дело… Слушай, Снег, у меня Сивка недавно перенес тяжелое заболевание на ушах — видишь, прядает — и ему противопоказаны вечерние дожди. Ты бы не мог…

— Да, накрапывает. Пойдемте. Вечерние дожди… Всегда от тебя подвохи и напасти, Зиэль, просто всегда! Но — не смею отказывать князю мира сего.

Лин вытаращил глаза на обоих собеседников. Князю??? Неужто Зиэль на самом деле — сиятельный князь, под чужим именем путешествующий по дорогам, подобно богоравному Аламагану!.. Вот было бы здорово!

— Хорош князь — на одном коне пожитки! Вот зачем ты надо мною смеешься, Снег, мальцу голову дуришь? Он ведь всему верит, что взрослые говорят. Слушай, дождь в самом деле начинается. Что стоим-то?

— Идемте. Намокнуть не успеем.

Путники, вслед за Снегом, подошли к скале и увидели скрытый до этого проход, трех локтей в ширину и четырех в длину… Пройдя сквозь каменный свод, они очутились еще на одной полянке, такого же размера, только эту со всех сторон окружала скала. Она уже и не полянка, а дворик, с хозяйственными постройками и приспособлениями. И вход в пещеру имеется — вот он, закрыт небольшой деревянной дверью.

— Сивка его зовут? Поставь Сивку под навес, вон коновязь. Сейчас ему овса принесу, у меня где-то был запасец, нарочно для непрошеных гостей… Лошади-то в любом случае не виноваты в назойливом нахальстве их бессовестных хозяев.

— Это ты обо мне?

У Лина сжалось сердце: та же довольная ухмылка на лице у Зиэля, тот же спокойный голос, однако, словно холодом из ледяного погреба пахнуло от его вопроса.

— Нет. — Снег неспешно повернул голову и встретил взгляд Зиээля, не отводя своего. — Не о тебе, не нагнетай. Ты от меня гостеприимства ждешь или объяснений в любви и преданности?

— Гостеприимства и дружбы, как всегда. А без преданности твоей я раньше обходился и впредь надеюсь обойтись. В чем дело, Снег, что с тобой, не с той ноги встал?

— Эх… Вроде того. Сон мне был, предвещающий долгие заботы — а тут ты. В руку, стало быть, сон. На очаге будем жарить, или на противне? Ты как? Или похлебку сварганим?

— О! Точно! Похлебку! Я всегда говорил, что… — Зиэль обернулся к Лину, принимая того в собеседники, — что Снег — умнейший из людей! Да, Лин, говорил ведь тебе? Похлебки мы давно не ели, с самого города Шихана, соскучился я по горяченькому жидкому. Ты так один и живешь?

— В основном да. Готовлю сам… в основном.

— Вот мешок, в нем свежее мясо. Соль, перец, если надобно… Давай вместе столешницу поставим, ловчее будет…

Мужчины вдвоем установили столешницу на козлы и придвинули поближе к огню.

— Перец я не люблю, к соли равнодушен. Ты почему весь сжался, мальчик Лин? Что тебя так внезапно дополнительно взволновало в моем жилище?

Но Лин сидел словно каменный, язык ему не повиновался, почти как в ту ночь, с нафами… Эта обеденная комната, здесь очаг, здесь стол… А у него Гвоздик на руках… Он осквернил… В трактире «Побережье» — там другое дело, там все свои были, да и щенок был совсем уже малыш, младенчик… Боги, что сейчас будет…