Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курпринц Страница 37

Епископ сказал сурово:

— Сын мой, ты должен духовные нужды и запросы ставить выше мирских дел! Душа вечна, ее вложил в человека сам Господь, а тело — тлен. Оно скоро, как ты знаешь, снова превратится в глину, из которой было изготовлено столь умело.

Каменщик испуганно и покаянно опустил голову. Я поинтересовался:

— Но ты хочешь пойти в церковь?

— Да, — ответил он с жаром, — однако у меня большая семья, восемь детей, всех надо кормить, я не успеваю…

— Ты можешь, — сказал я веско, — говорить с Богом прямо на работе. Это кощунство и ересь полагать, что Господь стал туг на ухо и слышит нас только в церкви. Он слышит даже журчание подземных вод, шелест сяжек муравья, щелканье мандибул кузнечика, а твои слова, обращенные к нему, услышит в любом случае.

Геллерий нахмурился, а мужик воскликнул пламенно:

— Спасибо, ваше высочество! Спасибо!

— Он слышит даже то, — напомнил я, — о чем думаешь. Потому не греши даже в мыслях!

Он торопливо попятился, часто и низко кланяясь, весь полный благодарности так, что вокруг него вот-вот расцветут цветы, если их, конечно, посадил бы кто и поливал.

Епископ посмотрел на меня с растущим подозрением.

— Сэр Ричард, это мне показалось, или вы в последнее время все чаше сомневаетесь…

— Ваше преосвященство?

— В ведущей, — закончил он, — и направляющей роли Церкви?

— Что вы, — испугался я, — как можно?.. Просто лучшая молитва Господу — упорный труд, как он сам же и сказал. Потому ничего страшного, если этот каменщик будет хорошо выполнять свою работу, а молиться вслух или мысленно там, где ему удается. Но, конечно, это в виде исключения! Только для тех, кому некогда. Остальным в церковь ходить обязательно.

Он с горестным вздохом покачал головой.

— Люди ленивы, сэр Ричард. Если позволить не посещать церковь по каким-то уважительным причинам, тут же все отыщут для себя именно эти причины.

— И церковь опустеет? — ответил я с недоверием. — Вот уж не поверю! Мне кажется, вы возводите хулу на святую и непорочную церковь.

Он коротко усмехнулся.

— Моими словами да мне же? Сэр Ричард, вы очень непростой человек. И потому очень важно, чтобы не отклонялись с верной и прямой дороги, указанной свыше.

На площади мы расстались, он поехал направо в собор, а я, понятно, налево, надо осмотреть место, где бравые плотники с упоением и азартом сооружают высокий помост со ступеньками, а на помосте широкий стол с вделанными в него цепями по четырем углам, за них прикуют руки и ноги преступника.

Пока я оглядывался, не покидая седла, на телеге привезли большую жаровню на широкой треноге. Конструкция за века почти не изменилась, я когда-то на такой жарил шашлыки, но завтра здесь на раскаленных углях будут поджаривать мошонку. Ну и кишки, выдранные оттуда же через рану.

Под веселые возгласы немногих зевак на площади жаровню встащили и водрузили на помост рядом со столом, это чтоб и палачу удобно, не сходя с места, выдирать гениталии и сразу же перекладывать на раскаленные угли, и чтобы казнимый видел, как это все чадно горит и мерзко воняет под аплодисменты и довольные вопли общественности.

Глава 4

На другой день ближе к полудню у шатра прогремел и оборвался быстро перестук конских копыт, Зигфрид спросил, кто и зачем, а затем распахнул полог.

— Ваше высочество, гонец из города!

Гонец вбежал и заговорил без всяких поклонов и преклонений, как я и требую:

— Ваше высочество, глава городского суда просил передать, что принца признали виновным и присудили к смертной казни четвертованием.

Я сказал бодро:

— Как христианин и гуманист не могу не обрадоваться справедливому и беспристрастному судейству.

— Весь город ликует, — ответил он. — Видимо, еще те христиане!

— Когда, — поинтересовался я, — приведут приговор в исполнение?

— Ввиду военного времени, — ответил он, — все сроки сокращены. Казнь будет совершена сегодня через три часа. Сейчас к осужденному направлен священник, чтобы тот приготовил виновного к тому, что он вскоре предстанет перед Господом.

— Отлично, — одобрил я. — Можно даже двух священников. Или трех. Главное, чтобы казнили. И без всякой там замены штрафом.

— Через два часа, — доложил он почтительно, — его выведут из городской тюрьмы, посадят в особую телегу и повезут к месту казни. Если его высочество изволит присутствовать…

Я оскорбился:

— С чего бы я пропустил такое зрелище? Обязательно буду!.. Пусть мне оставят место в переднем ряду.

Он поклонился и отступил.

— Все передам, ваше высочество. Если казнь затянется, что вам принести: пироги с телятиной или с клубникой?

— С клубникой, — сказал я. — Но сперва с телятиной.

Через пару часов из лагеря потянулись в город одетые по случаю праздника лорды, Альбрехт заехал за мной, я сказал, что уже иду, а когда вышел, возле шатра уже крутится Бобик в ожидании, а черный, как ночь, арбогастр стоит молча и солидно, словно вырезанный из трапезундского мрамора.

В город на площадь мы прибыли вовремя, дождались, когда покажется телега, уже в нечистотах, которыми забросали принца, пока его везли по кривым улочкам.

На площади народ встретил радостным гулом. Уже появились торговцы пирогами и вином, в такие дни торговля идет всегда успешно: и аппетит у всех повышенный, и не скупятся на плату.

Стражи помогли скованному принцу выбраться из телеги, тяжелые цепи постоянно цеплялись то за одно, то за другое. Без помощи стражей он бы не взошел на эшафот, но они почти внесли его худое тело на самый помост.

Кроме палача, поигрывающего мышцами перед демократической общественностью, на помосте осужденного уже ждут судья и священник. Я видел, как судья переговорил со священником, тот кивнул кому-то в толпе, и через несколько минут ко мне протолкался один из монахов.

— Ваше высочество, — прошептал он, — крайне требуется ваше присутствие.

— Так я ж присутствую, — ответил я.

— Нет, — сказал он, — там, на помосте!

— Зачем?

— Вы представляете важного свидетеля, — пояснил он, — захватившего принца в плен. А еще представляете военную власть, что поддерживает правосудие с позволения Его Величества короля Ричмонда.

Я ответил с неохотой:

— Ну, если это так необходимо…

Пока я слезал с коня и шел к помосту, судья торжественно зачитал о прегрешениях принца, его преподлой измене и наконец сообщил в подробностях о наказании, которое его ждет, на что христиански гуманная и милосердная толпа ответила демократически ликующим ревом.