Андрей Стерхов - Тень кондотьера Страница 37

Только всё в этом мире течёт, всё меняется. В свой срок умер Витаутас Великий, и по прошествии некоторого времени отношение властей к караимам заметно охладело. А во времена Великого княжества Литовского и Королевства Польского они так и вовсе стали подвергаться точно такому же жёсткому притеснению, как и раввинисты. Дошло до того, что весной 1495 года великий князь Александр взял да и изгнал всех караимов из Литвы в одночасье. Депортировал их к чёртовой бабушке в соседнюю Польшу. Казалось, навсегда депортировал. С концами. Однако – вот удивительное дело для тех мрачных времён – уже через восемь лет, в 1503 году резко передумал, всё переиграл и разрешил вернуться в Тракай. Мало того, возвратил конфискованные при изгнании дома и имущество. По какой такой причине вышло караимам августейшее прощение, версии выдвигаются историками самые разные, а на самом деле… Вот тут как раз краткий экскурс в большую историю заканчивается, и начинается наша правдивая история.

Жил-был в ту далёкую пору недалече от Тракайского замка, в хижине на том берегу озера Гальве медный дракон по имени Дрымг-Ынжал-Кутш. Медный дракон, нагонами которого, как правило, являются коваль-мастеровой, бард и лекарь, существо по своей природе безобидное. Людям от него никакого вреда. Абсолютно. Даже напротив, с учётом обретаемых при воплощении в нагонов ремёсел польза сплошная. Сплошная практическая польза. А если вспомнить о барде – поэте и певце, то ещё и радость душевная. Да только откуда же местному люду было знать, что это именно дракон лошадей их так ловко подковывает, от коросты и флюсов детишек забесплатно врачует и балладами слух гостям на пирах услаждает. Не знали по своей простоте, не ведали они всего этого. И не любили дракона. Даже больше того – ненавидели.

Даром, что в истинном обличии, как и все прочие теперешние драконы, облака взбивал он впитавшими багряность многих закатов и рассветов крыльями всего лишь три-четыре раза в году, однако разговоров злопыхательских на предмет неких мифических злодеяний чудища краснокрылого хватало на долгие-долгие месяцы. А то и на годы. И уж чего только молва людская ему не приписывала, в каких грехах смертных только его не обвиняла. То якобы корову яловую он из стада уволок, то посевы ячменя на дальних угодьях пожёг, то всю воду из колодца на хуторе у Чёртовой развилки выдул. Не удивительно, что боялись, немудрено, что считали олицетворением вселенского зла. Люди, они такие доверчивые и такие охочие до наветов пустых. Один с умным видом ляпнет какую-нибудь чушь несусветную для красного словца да ещё и по пьяной лавочке, а все ему верят, а все поддакивают. И главное очевидцы всегда находятся. Как правило, из тех бойких на язык, которые лично встречались с теми, кто своими собственными глазами видел то, как оно вроде бы, будто бы, якобы всё приключилось.

И было бы всё это смешно, когда бы ни было так грустно. Ведь до того дошло, что любую, самую малую, самую ничтожную напасть стали приписывать козням дракона. А уж когда слух в конце июля 1502 года прошёл, что краснокрылый дочь мельника, красавицу-раскрасавицу, за болото, в чащобу у Ведьминого холма для своих мерзких утех уволок, тут, конечно, гнев людской достиг своего апогея. И никому даже в голову не пришло разобраться, что на самом-то деле с ней такое стряслось. Не сбежала ли девчушка заневестившаяся с каким-нибудь проезжим паном-рыцарем? Не соблазнилась ли карьерой воздушной гимнастки цирка бродячего? Не плюхнулось ли невзначай в омут глухой, потянувшись за цветком кубышки? Нет, никто ничем подобным не озаботился. Никто ничего проверять не стал. Даже мамки-дядьки-родственники. А зачем проверять? Виновный-то уже объявлен. Дракон девчонку уволок. Дракон и всё тут.

Вынесли вердикт сгоряча и, как оно у людей водится, давай орать, давай проклинать медного и всяческими ему карами грозить. А когда наорались вдосталь, когда угомонились и чуток в ум вошли, послали ходоков с челобитной к князю-заступнику. Ну а тот – вот другим правителям пример – в высочайшей аудиенции не отказал, хоть до вечера и промурыжил, но всё-таки принял. Выслушал, как государственному мужу положено, с великим участием, гнев праведный охотно разделил и пообещал устроить змею поганому кровавый хоровод. Где поймаем, сказал весомо, кулаком воздуху погрозив и желваками мужественно поиграв, там головы, сколь бы там у него их ни было, и оторвём. Объявил и, дланью махнув, дозволил ходоком удалиться с достоинством. А когда удалились, сделал лицо попроще и стал репу чесать.

Слово княжеское оно, что тот алмаз, нет его твёрже, да только самому ерундой подобной заниматься было Александру недосуг, имелись дела и поважнее. Да и не больно-то, по правде говоря, хотелось. Не царское, в смысле не княжеское это дело – по лесам день-ночь, в жару-хлад скакать да чудовищ всяких там в корень обнаглевших выискивать. Посему подумал-подумал да и огласил оформленное в княжеский указ высочайшее повеление. Так, мол, и так, разрешаю добровольцам в лесах моих княжеских дракона выискивать, дозволяю пытаться, дерзать и пыжиться. Истребившему гада крылатого выйдут от княжеских щедрот великие преференции, а помимо того злата пуд и славы, сколько унесёт. Словом, с Богом, верные подданные мои, сезон охоты объявляется открытым. Дальше: подпись, дата, княжеская печать ультрамарином.

И ведь нашлись, нашлись желающие волю князя исполнить и на этом деле материально и морально приподняться. Не сказать, чтобы прямо толпами повалили, но десяток подобных удальцов-храбрецов в месяц набирался. А в иной месяц и все два. Однако дракон Дрымг-Ынжал-Кутш он хоть и был медным, но при всём своём природном миролюбии, при всём своём добродушии несусветном спуску подобным охотникам не давал. В том числе и настоящим Охотникам. Этим – особенно. Обычных дуралеев просто трепал чтоб не повадно было, а вот трёх профессиональных драконоборцев на веки вечные пришлось ему успокоить. Но тут уж по-другому никак. Тут – либо ты, либо тебя. Жизнь, чёрт бы её побрал несуразную. Жизнь.

Медный, он не золотой, крови чурается, поэтому кручинился-горевал Дрымг-Ынжал-Кутш после всякого-каждого смертоубийства ужасно. Просто места себе с непривычки не находил и муками совести изводил себя ночами бессонными чуть ли не до умопомешательства. Вот потому-то и обрадовался до чрезвычайности, когда по прошествии мучительного года предложил ему странник по имени Тапсашар весьма ловкий и изящный из этой сложной ситуации выход. А был тот Тапсашар как раз караимом. И не просто караимом, а караимом из Ордена львов истинной веры чёрного народа. Орден сей тайный истинной вере магией правильной чуток пособлял. Как пособлял? Да по-разному. Но только сейчас не об этом, сейчас о том, что именно предложил медному дракону Дрымгу-Ынжалу-Кутшу эмиссар ордена караимских магов маг Тапсашар.