Марина Добрынина - Империя под угрозой. Для служебного пользования Страница 38

— Да?

— Как ты себя ведешь?! В тебе недостаточно смирения, женщина! — бросает мне указанный господин с гневным презрением в голосе.

Есть над чем призадуматься.

В детстве, а также и в более позднем возрасте часто слышала я, что с таким мерзким характером никто замуж меня не возьмет. Мол, веду я себя недостаточно женственно, и агрессивности во мне хоть отбавляй. Сейчас, по прошествии N-ного количества лет, подтверждаю: не взял. И даже не пытался. А усилившаяся мерзопакостность характера, подчеркнутая независимость и даже некоторая властность, а также, как его там, явно бросающийся в глаза недостаток смирения — все эти качества позволяют оценивать мое незамужнее состояние как факт, трансформации не подлежащий. Про Мастерство я уж вообще молчу.

Так вот, кроме всего перечисленного, не выношу я, когда незнакомые люди обращаются ко мне на «ты» и терпеть не могу обращение «женщина», еще бы милочкой назвал, тогда там бы и закопали то, что от него осталось бы. А так у меня просто дар речи отказывает.

"Мы на брудершафт с Вами, вроде бы, не пили!" — хотела было воскликнуть я, когда нашлась, наконец, что сказать, но величественный господин уже удаляется. В конце коридора видна лишь его узкая спина в дурацкой синей мантии. Я даже расстраиваюсь. Мало того, что нахамили, так еще и лишили права ответной реплики.

И вообще, с каких это пор инквизитор должен отличаться смирением? Мне это по должности не положено. Вот!

В общем, наш Морданов женоненавистник, что, в свою очередь, побуждает меня на совершение ряда ответных действий. Сначала я решила в экстренном порядке похудеть, что мне, скажу прямо, почти удалось. Потом, потратив на это с непривычки полночи, я укорачиваю форменную юбку на два пальца. Достаю из шкафа забытые, как страшный сон, туфли на каблуках. Делаю утром макияж поярче и прическу супер-пупер. И в таком непривычном мне виде гордо дефилирую до работы. Даже программист Сема, который, как правило, особенности внешнего вида в упор не замечает, и тот, увидев меня, слегка офонаревает и провожает свою любимую начальницу долгим недоуменным взглядом. Впрочем, не он является целью моих экспериментов, а господин Морданов собственной персоной. Посему полдня я, взяв в руки какой-то совершенно левый бланк, фланирую по коридору третьего этажа, где объект исследования должен, теоретически, обитать. Впрочем, к концу рабочего дня выясняется, что Морданов с раннего утра провел совещание и уехал по делам. Так что мой экстравагантный внешний вид оказался его вниманием не охвачен. Жаль.

Потом я позволяю себе еще более грубую выходку. К сожалению, прежняя осталась незамеченной.

По утрам проходит в нашем замечательном заведении такая чудесная штука, как планерка. Это когда собираются в кучу начальники отделов и прочие руководящие лица и выслушивают в течение сорока минут всяческие размышления на тему эффективного осуществления деятельности. Время от времени кого-нибудь вытаскивают за шкирку из круга сонно сопящих коллег и заставляют отчитываться о проделанной работе. Ввиду того, что занимаемая мною должность относится все же к начальствующему составу, присутствие на этой тягомотине каждый понедельник — моя почетная обязанность.

И вот кабинет Четвертакова, как наиболее вместительный, заставлен разнокалиберными стульями, а во главе занимающего половину кабинета стола восседает Сам — в данном случае, Морданов. Я сижу не у стола, а в кресле возле стены — подальше от надзирающего ока и отчаянно пытаюсь не уснуть. Глаза то и дело закрываются, настаивая на замене нудных отчитываний приятными сновидениями. Юбка на мне та самая, укороченный вариант, ногу на ногу. Коллеги косятся, но умеренно, не забывая вовремя отводить алчущий взгляд. Один лишь Морданов пялится и пялится. Нагло, умудряясь сочетать во взгляде одновременно желание и пренебрежение. Мол, трахнуть бы тебя, телка, хоть на что-то сгодишься. Бесит. Доводит меня до того, что я внаглую, на виду у изумленной публики (впрочем, публика мало что в этом понимает) начинаю его сканировать. Мои худшие подозрения оправдываются. Могла бы и не рисковать. Я, действительно, для него лишь кусок пригодного для употребления мясца — тупенькая предназначенная лишь для подстилки тушка. Пережить сие для меня затруднительно.

— Ну что, — произносит он, — подводя итог как всегда «плодотворной» работы, — есть у Вас какие-либо вопросы или предложения?

Поднимаю руку.

— Есть, — говорю.

— Да? — удивляется.

— Перестаньте, Александр Игоревич, мои коленки рассматривать. У меня от Вашего взгляда мурашки по коже бегают.

Переживаю момент краткого триумфа, когда взгляды всех присутствующих на данном собрании лиц, за исключением некоторых уснувших, поворачиваются в мою сторону.

А Морданов бледнеет, поджимает губы и произносит таким тихим, но прямо-таки режущим металл голосом:

— Хорошо, Майя Алексеевна, я постараюсь более не доставлять Вам неудобств.

— Благодарю, — отвечаю, но что-то голос сипит как-то. Боюсь, что никто меня так и не услышал.

Не могу сказать, что совершала я сей шаг, не обдумав его последствия. Нет! Совершенно ясно представляла я себе, чем мне грозит подобная эскапада, но даже попытки удержать себя не предприняла. Просто, видимо, захотелось себя порадовать. А потом будь, что будет, и надеюсь лишь на то, что приобретения иногда выглядят как потери.

Глава 2

Через пару дней вызывает меня к себе Четвертаков. Вид у него такой слегка подувявший. Как же, нашего полубожка посадили на время проверки на короткий поводок и пинают периодически за имеющиеся в хозяйстве (кто не без греха) упущения. И даже я у него сейчас былых ярко выраженных негативных эмоций не вызываю. Морданов здесь же, желает обрадовать меня лично, не доверяет, видимо, столь почетную миссию хотя и неплохо себя зарекомендовавшему, но все же недостаточно опытному Четвертакову. "Наверное, у меня аллергия на начальство" — думаю я, усаживаясь в кресло у стола шефа и готовясь к получению касающейся меня информации. Суть ее в следующем.

Оказывается, недостойна я почетного звания инквизитора, особенно такого, который за своими коллегами должен надзирать. Репутация у меня не очень чистая (не сказать — хуже), поведение недостаточно почтительное, статус Мастера какой-то неопределенный, но что хуже всего — пол не тот. Угораздило родиться меня женщиной, и ничего тут не поделать. Впрочем, учитывая образование, стаж работы, былые (а они все же были) заслуги перед отечеством, а также то, что Мастера Идеи на дороге вообще-то не валяются, отчаянно морщась и разбрызгивая слюну, Морданов решает предложить мне должность кадровика. Здесь же в СИ.