Дуглас Брайан - Дочь друидов Страница 4

Туризинд командовал наемниками больше двух лет и потерял за эти годы всего пятнадцать человек. Нет, семнадцать. Семнадцать. Последних двоих он повесил сам. Он вспомнил тот день, когда закончилась последняя междоусобная война между герцогом Эброндума и графством. Армия герцога получила приказ возвращаться. Победа! Спорные территории отошли к герцогству.

Кругом смеялись и пили, безудержно пили. И только один человек не был счастлив посреди общего веселья. Туризинд сидел в лагере, возле своей палатки, и, уронив голову на большой полковой барабан, безутешно плакал. Слезы изливались из самой глубины его души. Он рыдал, как ребенок, и не мог остановиться. Так он не плакал, кажется, никогда за все двадцать семь прожитых им лет. Даже в детстве, даже похоронив родителей, даже в годы голодных скитаний по всему Аргосу, по Зингаре и Аквилонии.

Он и сам не мог бы сказать в тот день, что оплакивает. Свою молодость? Да, тогда, в миг окончания войны, закончилась его молодость, и он знал это – знал так хорошо, словно некто сказал ему об этом. Может быть, он плакал над погибшими товарищами? Может быть…

Ни раньше, ни потом Туризинд не уронил ни слезинки. Все выплакал тогда. Вернулись другие солдаты, пьяные и счастливьте, и смеялись над ним. А он что-то кричал им, захлебываясь рыданиями и проклятиями, и, кажется, пытался лезть с ними в драку, но он слишком ослабел от слез, а они – от выпитого, и потому вышла обычная веселая беспорядочная свалка.

И ведь вышло так, что Туризинд действительно оказался прав! Не прошло и года, как все его товарищи оказались мертвы… Он остался из всего отряда последним.

Надежды нет. И никогда не было. Для таких, как он, не может быть надежды. Вероятно, в этом обстоятельстве скрыт некий глубинный смысл, да только от Туризинда он постоянно ускользает. Кто знает? К старости, возможно, он поймет… если дотянет до старости.

Теперь только Туризинд понял, что первый командир, тот, что оставил ему свой отлично обученный отряд отборных наемников, обманывал его. За той чертой, которую Туризинд переходил, теша себя мыслью о том, что ситуация безнадежна и смерть близка, – за той чертой была надежда. И еще какая надежда! Сверкающая, как принцесса. Она предназначалась лишь для тех, кто забыл о себе и своем страхе.

А безнадежность – вот она: ночь, веревка на шее, связанные за спиной руки, безмолвный человек на коне – человек, который ненавидит и презирает пленника. Человек, который никогда не согласится увидеть в нем такое же живое существо, как он сам. Человек, который сделал все, чтобы Туризинд был пойман, как зверь, и позорно убит.

Герцогский замок в Эброндуме был старше города: его заложили еще в те годы, когда не было ни города, ни герцогства. На скале, возвышающейся над быстрой речкой Тирсис, притоком большой пограничной реки Коротас, некий воин устроил себе настоящее орлиное гнездо. Здесь была разбойничья крепость, взять которую было почти невозможно. Только предательство открыло ее ворота спустя сорок лет после того, как она была основана.

Немного позже, когда замок уже перешел во владение к герцогу, на берегах Тирсиса начали строить дома. Спустя сто лет выросла вторая стена; Эброндум превратился в настоящий город и скоро обрел статус столицы герцогства с тем же названием.

Гордое наименование «герцогства» было присвоено этому владению, совсем, в сущности, небольшому, потому, что первые властители его были полководцами и хорошо защищали аргосские рубежи от зингарских набегов.

Название так и осталось, хотя считать Эброндум «великим герцогством» мог лишь человек с манией величия.

И все же для многих эта земля была единственной, которую они знали. Люди готовы были сражаться ради нее и умирать. Особенно в случае последнего конфликта – с графом. Немногие знали, что этот конфликт имел не только территориальное значение – в дело были замешаны куда более серьезные силы, и причина для разногласий была куда важней, нежели несколько акров пахотной земли, пусть даже, и очень плодородной…

Туризинд потерял сознание где-то на середине подъема к замку. Он не помнил, как входил в ворота. Должно быть, стражник взвалил его на коня и последние шаги провез. Если бы его тащили по дороге, то порвали бы одежду и изранили бы гораздо сильнее.

Туризинд очнулся в комнате, которая ничем не напоминала ему то мрачное сырое подземелье, которым он пугал сам себя, когда размышлял о возможности попасть в плен. Комната эта, несомненно, находилась в замке и помещалась где-то в угловой башне, под самой крышей. Из узкого оконца была видна долина Тирсиса; блестящая полоса речки и красные черепичные крыши домов, выглядывающие из-под густой листвы, а чуть правее – ровная светлая зелень полей.

Туризинд никогда не занимался крестьянским трудом и, щедро пользуясь его плодами, никогда не считал подобный образ жизни достойным. Он без жалости мог пустить отряд прямо через поля, если в этом возникала надобность. Не раз и не два ему доводилось биться с врагами среди спелых колосьев. Зная, что обрекает на голодную смерть целую деревню, он, не колеблясь, принимал бой и губил урожай.

И все же он любил смотреть на нивы. Он видел их глазами солдата, бездомного путника; они представлялись ему красивыми – и вместе с тем напоминали о той жизни, от которой Туризинд и его люди решительно отказались, раз и навсегда, сочтя ее скучной и слишком для себя тяжелой.

Вот и опять он смотрит на созревающие поля взором стороннего наблюдателя. Взором пленника.

Поля ничуть не изменились. Все та же радостная зелень, все то же обманчивое обещание сытости и счастья. Слегка изгибаясь под легкими порывами ветерка, нива как будто говорила человеку: будут пироги, будет эль, будет долгая, ничем не омраченная радость. И, разумеется, она человека обманывала. Никогда не бывает довольно зерна, чтобы благоденствие сделалось прочным.

Туризинд отвел взгляд от окна, вздохнул. Многое он бы отдал сейчас за возможность беспечно, как прежде, шагать по той дороге, мимо полей и лесов, навстречу веселой смерти.

Пока он был без сознания, его освободили от веревок и перевязали ему раны. Туризинд схватился за стену, чувствуя подступающее головокружение. Должно быть, он потерял много крови.

Одежда на нем была прежняя, запачканная кровью и забрызганная уличной грязью. Зато обувь с него сняли. Стоять на каменном полу было холодно, и Туризинд вернулся к своему ложу – дырявому покрывалу, которое для пленника специально бросили в углу.

Устроившись там, он уставился в потолок. Комната была маленькой, но светлой, и воздуха в ней было довольно. Сквозь узкое окошко залетал туда ветер. Башня находилась очень высоко, там, где всегда царили сквозняки. В редкие летние дни там бывало душно.