Дуглас Брайан - Дочь друидов Страница 5

Устроившись там, он уставился в потолок. Комната была маленькой, но светлой, и воздуха в ней было довольно. Сквозь узкое окошко залетал туда ветер. Башня находилась очень высоко, там, где всегда царили сквозняки. В редкие летние дни там бывало душно.

Туризинд вдруг почувствовал лютый голод. Он облизал пересохшие губы. Ни еды, ни питья в комнате не было. Голые стены и кусок тряпки, больше ничего.

Он лежал в углу и старался расслабиться – сделать так, чтобы воспоминания тихо проплывали сквозь мысли, не задевая и не причиняя боли. Раньше ему это удавалось, удастся и теперь.

Туризинд шел за человеком, которого должен был убить. Воспоминание было таким ярким, словно Туризинд спал и видел до странного реальный сон. Сон, где любую вещь можно было потрогать рукой и ощутить ее плотность и фактуру.

Человек шагал впереди, не торопясь, и, как будто, дразня убийцу. Туризинд крался за ним следом, чувствуя, как внутри него закипает злобная ненависть. Что он о себе возомнил, этот ничтожный человечишка? Что он сумеет отбиться от Туризинда? От капитана самого отчаянного отряда наемников, от убийцы, который ни разу не упустил свою жертву?

Туризинд прижимался к стенам, ощущая холод и влагу камней. Улицу перед ним постепенно заволакивало туманом, но Туризинд был уверен в том, что не потеряет идущего впереди человека.

Вот темный силуэт обрисовался под фонарем, раскачивающимся над дверью какого-то дома…

Странно. Туризинд остановился, провел по лбу вспотевшей ладонью. Ему только что казалось, будто стоит день, светит солнце. Когда же наступила ночь? Неужели преследование заняло столько времени? Но почему, в таком случае, будущая жертва ведет себя столь странно? Неужели он так и бродил по городу – целый день, сворачивая из одной улицы в другую?

Или в дело вступила магия?

Туризинд коснулся меча – холодная сталь под ладонью всегда успокаивала его. Но меча на месте не оказалось, не было и кинжала. Они забрали.

Туризинд так и подумал: «Они забрали».

«Кто такие – они?» – хотел было спросить он сам себя, но вместо этого злобно засмеялся и решил: «Что ж, в таком случае я убью голыми руками!» Он не сомневался, что, подкравшись к человеку сзади, сможет без труда задушить его.

«Дождусь, чтобы хрустнули шейные позвонки»…

Он выждал удобный момент и прыгнул. Прыгнул, как дикий кот из укрытия. Человек без сопротивления поник в его руках. Туризинд все крепче сжимал пальцы на его шее. Затем раздался тот самый звук, о котором думал убийца: слабый, но отчетливо слышный хруст.

Тело мягко осело на мостовую, пушистая прядь волос мазнула убийцу по обнаженной ступне. Туризинд глянул вниз. Так и есть! Он босой, и мертвец доверчиво лежит щекой возле самой его ноги, а прядка щекочет пальцы ног.

Туризинд брезгливо оттолкнул от себя труп ударом ноги. Покойник перевернулся на спину, медленно, лениво раскинул руки. Туризинд бросил на него последний взгляд и обомлел.

Перед ним, разметавшись на камнях мостовой, лежал он сам, только постарше лет на десять. Туризинд узнал собственное лицо. Он закричал и увидел залитый бегающим светом потолок комнаты, в которой был заключен.

Тотчас отворилась дверь, и на пороге показался здоровенный детина с кожаным ведром в одной руке и глиняным горшком – в другой.

Он поставил свою ношу у порога и захлопнул дверь. Туризинд снова остался один. Тяжело дыша, весь покрытый липким потом, он приподнялся на локте и вновь бессильно повалился обратно на покрывало. У него начинался жар.

«Проклятые костоправы», – пробормотал он.

Должно быть, воспалилась рана на ноге, потому что рука почти не болела. То, что принес стражник, вероятнее всего было едой и питьем. Если Туризинд хочет жить, ему нужно добраться до подношения. Он полежал на спине, глотая ртом воздух и собираясь с силами. Затем перевернулся на четвереньки и прополз несколько шагов. Полежал, чувствуя под щекой каменный пол. Снова бросок – и снова отдых.

В третий раз он повалился, утыкаясь макушкой в кожаное ведро. Плеснула вода. Так и есть! Он сунул голову в ведро и начал жадно пить, захлебываясь и постанывая.

Еда в горшке выглядела, против ожиданий, вполне пристойно. Вместо ожидаемой похлебки, по виду, вкусу и запаху напоминающей помои, там были тушеные овощи и, о чудо, кусок мяса!

Туризинд жадно проглотил их, чувствуя, как с каждым куском к нему возвращаются силы. Вероятно, стражники знали об этом, потому что больше к нему никто не заходил. Обессиленный пленник – это одно; но Туризинд, знаменитый наемник, капитан головорезов и убийца, внушал к себе уважение. Рисковать не стоило.

Свет в узком оконце постепенно угасал. Туризинд спал. Лихорадка то принималась трепать его, навевая жуткие сновидения, то отступала, и тогда сон пленника был спокоен и черен.

Так прошел первый день, и так минула первая ночь.

Глава третья

Туризинда разбудил скрежет замка. Пленник пошевелился и услышал новый звук: лязг железа. Он поднес к глазам руки и увидел, что ночью, пока он спал, его заковали в цепи. Должно быть, в питье помешали какое-то зелье, которое усыпило пленника. И, кстати, помогло избавиться от лихорадки. Жар прошел, осталась только противная слабость.

Туризинд сел, положив на колени скованные руки, и с интересом уставился на дверь. Хотелось бы ему знать, что еще приготовили для Туризинда люди герцога!

Дверь, наконец, открылась, и в комнате очутились двое: гигантского роста детина в кожаном фартуке, с ножом и еще десятком жуткого вида инструментов за поясом, и с ним – невысокий, чрезвычайно аккуратный человек с умным, немного грустным лицом.

«Палач и с ним доктор, – подумал Туризинд. – А может, секретарь, чтобы записывать показания, – впрочем, при нем нет чернильницы, а это, по меньшей мере, странно… Но не станут же они допрашивать меня прямо в этой комнате? Да и о чем спрашивать? Им и без того все известно…»

Детина в фартуке приблизился к Туризинду, в то время как маленький сухой человечек остался стоять возле двери. Присев на корточки перед лежащим пленником, верзила сказал:

– Сядь.

Туризинд повиновался, глядя на палача спокойно, почти даже без интереса.

– Ага, – молвил верзила и вдруг резко оттянул у пленника веко.

Полюбовавшись на глаз, отпустил. Взял за скованные руки, сдернул повязку. Почти с детским любопытством уставился на рану: края ее чуть воспалились, набухли, но были розовыми, не багровыми и не лиловыми.

– Угу, – сказал детина.