Гай Юлий Орловский - Патроны чародея Страница 41

Полная темнота, но я все–таки мудр и находчив, после некоторых попыток подвести резкость догадался проверить объектив, а проверив, снять с него защитный колпачок.

Фицрой хмыкнул, я посмотрел зло, вряд ли он понял, в чем дело, но догадался по моему виду, что я крупно сел в лужу. Я напомнил себе, что нужно держать лицо кирпичом, это называется смотреть с достоинством высокорожденного глерда, снова умостился и начал всматриваться.

В прицел домик выглядит таким огромным, что занимает все пространство. Пришлось повертеть кольца, добиваясь уменьшения изображения и большей четкости.

Наконец домик разместился в объективе яркий и четкий, все как на ладони. Стены из гладко выструганных досок, окна огромные и почти до уровня пола, что и понятно, колдуну чаще приходится смотреть вниз, чем в пустое небо. Если он, конечно, больше практик, чем теоретик.

Фицрой сказал жарким шепотом:

   — Ну? Хоть что–то видишь?

Я всмотрелся, в одном из окон показалась человеческая фигура, сердце мое ликующе тукнуло. Наверное, чародей даже спать ложится в этой дурной шляпе. Или в ней вся его сила?

   — Есть, — сказал я. — Он дома и вынашивает злобные человеконенавистнические планы по захвату мира.

   — По походке видишь?

   — По наклону шляпы, — ответил я. — Ну, Господи, благослови…

Фицрой спросил над ухом:

   — Веришь в Единого Творца?

   — Да как тебе ответить, — сказал я шепотом, — я как бы… слушай, полежи спокойно, а? И не гавкай над ухом.

   — Это я гавкаю?

   — Ну не хрюкай, — уточнил я. — И не сопи, как… В общем, мне сейчас нужен абсолютный покой и нирвана. Думаю, лучшими снайперами–убийцами могут быть буддисты. Возможно, буддизм вообще замаскированный центр подготовки элитных снайперов.

   — Кто такие буддисты?

   — Тебе лучше не знать, — ответил я. — Они столько народу погубили своим учением.

Он молчал, только смотрел озадаченно. Я включил наводку на цель, тонкий рубиновый луч протянулся через все пространство между нами. Я охнул и выглянул из–за окуляра, но никакого луча не видно, новые технологии, как и обещал тот коммандос–кладовщик, делают его видимым только снайперу через особый прицел.

   — Тихо, — шепнул я. — Приступаем…

Поймав голову часового в крестик прицела и убедившись, что красная точка чуть выше его уха, я задержал дыхание и нажал на скобу.

Отдача чуть тряхнула, обрезиненный край окуляра легонько стукнул в переносицу, я скривился, но продолжал всматриваться. Часовой повернул голову и задумчиво смотрит куда–то вдаль, романтик, наверняка подбирает рифму.

Сцепив зубы, я снова поймал его голову в прицел, задержал дыхание и как можно более плавно нажал на скобу.

В окуляре видно, как дернулась голова, часовой испуганно посмотрел по сторонам, затем даже в небо над собой.

Я прошипел люто:

   — Да чтоб тебя…

Фицрой спросил быстро:

   — Промахнулся?

   — Нет, — процедил я, — это пристреливаюсь… Для вящей точности и артистизма… Я же эстет.

Снова поймал в прицел, но тот дурак все оглядывается по сторонам, и сердце мое колотится слишком уж, я закрыл глаза, пошептал себе, что я буддист, йогист и вообще гребаный мудак, я вот плюю на все и берегу здоровье, как принято в демократическом обществе, на хрена они мне все, только я на свете цаца, а они все говно на палочке, ничего не стоит моего высокого внимания…

Фицрой дождался, когда я открыл глаза, спросил заинтересованно:

   — Кому молился? У тебя такое лицо было…

   — Замолчи, — ответил я и снова принялся искать часового в окуляр. — Моя молитва меня успокоила и укрепила. Мне сейчас все до стеариновой свечи, как Пигасову.

За время моей молитвы башня чуть ушла в сторону, кое–как вернул все взад, не трогая сошек, а лишь подкручивая винты, часовой уже остановился и смотрит вниз, но на ограду не налегает.

Теперь он лицом ко мне, я навел перекрестье на лоб, задержал дыхание, потом вспомнил, что самые лучшие из лучших жмут на скобу между тактами сердца, дождался интервала, когда сердце тукнуло… еще раз тукнет через секунду… и нажал на скобу.

В лоб часового словно саданули кувалдой. Его изогнуло, запрокидывая лицом к небу и едва не ломая хребет, медленно завалился, я успел увидеть нижнюю часть головы, залитую кровью, а верх унесло в кровавых брызгах.

Он рухнул навзничь и пропал за барьером.

Фицрой прошептал возбужденно:

   — Или мне чудится, или там часовой упал?

   — Еще как упал, — сообщил я ликующе, — ну теперь…

Я хотел дослать патрон, но он уже в боевом положении, прицелился в окно, однако фигура хозяина появилась в соседнем. Стараясь не слишком торопиться, но и не медлить, я сдвинул на полмиллиметра ствол, поймал

уже не голову, слишком велик риск промахнуться, это не часовой, мало ли что удумает и сделает, если его ранить, и когда крестик остановился на его груди, плавно нажал на спусковую скобу именно в интервале между биениями сердца.

Человека отбросило в глубь комнаты. Я прошипел зло:

   — А теперь добьем фашистскую гадину в ее норе… пусть эта нора и на дереве…

Следующая пуля прошила доски, я отчетливо видел дыру, чуть сместил ствол в сторону и снова выстрелил.

Фицрой смотрел то на него, то на меня, наконец спросил шепотом:

   — А сейчас что?

   — Я вроде бы вижу его на полу, — сказал я. — Так, смутно… Потому на всякий случай еще пару контрольных выстрелов. Кто знает, насколько чародеи живучи?

Он пробормотал:

   — Если эти твои стрелы попадают, он уже мертв. Колдун или не колдун.

   — Нам стрел не жалко, — ответил я твердо. — Сколько там еще осталось?

   — Почти два десятка!

   — Ладно, — сказал я, — все тратить не будем. Но еще парочку всажу. Просто для удовольствия… И еще одну для аппетита… И одну, чтобы хорошо спалось…

Я даже видел на экране дисплея, как дергается под ударами крупных пуль тело на полу, сладостное чувство мщения переполнило с такой силой, что взвыл ликующе, хоть и тихонько.

Фицрой испуганно дернулся.

   — Ты оборотень?

Он выхватил из–под полы длинный узкий нож с блестящим лезвием и направил на меня.

   — Ого, — сказал я с уважением, — я про себя думал, что запасливый, но куда до тебя! Серебряный?

   — Точно, — подтвердил он настороженно.

   — Не вервольф, — заверил я, — не вурдалак и не перевертень. Это так, от счастья…

Фицрой спрятал кинжал с серебряным лезвием в потайное место в поле камзола.