Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – фрейграф Страница 41

– Тебе мало, что принцесса Вики – единственная дочь могущественного короля?

Я отмахнулся.

– Да-да, я уже понял, что тут за короли и какие у них королевства. Давай помогу тебе с завтраком, а то наша нежная принцесса умрет с голоду.

Мириам фыркнула.

– Ты? Поможешь? Я боюсь, она и это жареное мясо есть не сможет… Хотя коз ты поймал молодых и сочных, хвалю.

– Спасибо, что не ударила, – сказал я снова. – Но я имею в виду другую помощь…

Я сосредоточился, постарался вообразить все, что пытался создать, с наибольшей точностью, а сейчас память работает на меня… на каменный пол начали шлепаться тонко нарезанные и обернутые в тончайшую пленку ломтики сыра, ветчины, карбонада, стейка, корейки, буженины…

Она проследила за волшебной едой уже намного спокойнее, чем в прошлый раз, а пока я тужился и создавал миску с кофе, мне хотя бы тазик, она взялась освобождать сыр от пленок.

Принцесса пришла на зов, оторвавшись от созерцания красоты дивного утра, переходящего в ясный день, Мириам указала ей на расстеленную скатерть.

– Садись завтракать.

Принцесса с сомнением смотрела на сыр, тонкие ломтики мяса и невиданные фрукты.

– Это все нам?

– Это вкусно, – заверила Мириам.

– Не сомневаюсь, – ответила принцесса и добавила с сияющей улыбкой: – Если все это принес наш Шумил…

– Ах-ах, – сказала Мириам саркастически, – какое доверие! И кому? Отвратительной жабе. Да еще и худой.

Я буркнул:

– Это же хорошо?

– Жабы должны быть толстыми, – безапелляционно заявила Мириам. – Вики, возьми этот сыр, просто тает во рту. Эта толстая ящерица умеет воровать!

Я не стал поправлять, чтобы определилась, кто я: худая жаба или толстая ящерица, а то еще кем-то обзовет, это у нее такая защитная реакция на мою доминанту, не привыкла к давлению, лег и наблюдал, как они пробуют все сперва настороженно, потом уплетают с превеликим энтузиазмом.

Запивали они щербетом, вполне напиток для двух молодых женщин, а я, сожрав целиком козу, вылакал полручья и вышел на площадку довольный и осоловелый, в рассуждении, что еще два-три дня, и карта всего Гандерсгейма будет готова с мельчайшими подробностями. Хоть и без названий.

Женщины уже закончили завтрак, Мириам о чем-то глубоко задумалась, явно искала посуду, которую нужно помыть, это у женщин рефлекс, а тут такой облом, поневоле впадешь в ступор. Принцесса, сидя у входа в пещеру, задумчиво заплетала в золотую косу голубую ленту. Воздух теплый, сухой, с едва заметным ароматом цветов, хотя даже с моим зрением их не рассмотреть внизу. Наверное, ветер бережно принес и положил к ногам принцессы. Далеко по восточному краю поднимается, как по стене из светло-голубого стекла, мелкое с утра солнце.

Утренние тени быстро укорачиваются, небо чистое, облака бегут мелкие и совсем жиденькие, медленно растворяются в бездонной сини.

Бровки принцессы нахмурены, косу перебросила на грудь, вообще-то весьма заметную и созревшую, хоть сама и выглядит полуребенком. Взгляд устремлен вдаль, наши разговоры с Мириам, переходящие в спор и даже перебранку, не слушает, лицо мечтательное, а грудь волнующе приподнимается и ниспадает от частых девичьих вздохов.

Я зевнул, сказал бодро:

– Принцесса, у меня для тебя кое-что есть.

Она вскинула на меня взгляд чистейших, как горные озера, дивных голубых глаз.

– Ой, правда? А что?

– Пойдем, – пригласил я. – Покажу.

Мириам вскочила на ноги.

– Вики, не ходи с ним!

Принцесса вскинула тонкие бровки.

– Почему?

– Потому что это гнусная ящерица!.. Потому что это мерзкая рептилия! Потому что это вообще гад, хоть и с крыльями!

Принцесса озадаченно смотрела то на нее, то на меня, а я объяснил ласково:

– Ревнует. Ну, ты же знаешь женщин…

– Знаю, – соврала она храбро и пошла со мной.

Я нарочито пропустил ее во внутреннюю пещеру первой, а то Мириам может ухватить и не удержать, а сам вдвинулся и закупорил своим толстым задом вход, когда принцесса, как зачарованная, медленно шла к сокровищам.

– Что это?.. – прошептала она в восторге. – Откуда это?

– Местные драконы, – пояснил я, – сродни сорокам. У вас сороки воруют блестящее?

– У нас вороны воровали, – пожаловалась она. – Один раз такой красивый браслет украли… Правда, сороки тоже воруют, но к нам не залетали.

– А здесь местный дракон воровал, – пояснил я. – А то и грабил. Что ему воровать, когда может отнять?.. Словом, бери, пользуйся. Дарю.

Она присела на корточки, тонкие пальцы перебирали кольца и перстни, не обращая внимания на монеты, тем более на кувшины и подносы, это дело слуг, а вот браслеты сразу начала примерять. Почти все соскальзывали с ее тонких передних лапок, лицо ее стало таким огорченным, а губы искривились, вот-вот заревет горько и безнадежно, как умеют только дети по любому пустяку.

Я сказал поспешно:

– Это можно ужать. Хочешь, сейчас придавлю малость.

Она пугливо посмотрела на мои могучие лапы с когтями.

– Нет-нет, ты их сплющишь! Надо очень осторожно и нежно.

Видимо, я все-таки сдвинулся, за спиной раздался раздраженный голос:

– Он такой!.. Ишь, нежный…

Мириам возникла в проходе, уперев руки в бока. На лице ни следа раскаяния, что орала на меня, эстета и щедрую душу, грубо и немузыкально, превратно истолковав мои возвышенные порывы.

– Хочешь поучаствовать? – спросил я коварно. – Чего явилась?

Она сказала резко:

– Незамужней девушке неприлично оставаться наедине с мужчиной.

– Даже в пещере? – спросил я.

Она пожала плечами.

– А что пещера?

Я нахально улыбнулся.

– Так я же этот… рептиль?

Она смерила меня недобрым взглядом.

– Еще какой! Все вы одинаковые. Только и думаете…

Я сказал с лицемерным вздохом, ориентируясь больше на слушающую нас принцессу:

– Да, мы только и думаем, думаем, и вообще мыслим. Не то что женщины. Потому мы мудрые!

Принцесса с жаркой благодарностью обхватила меня за шею и, не успел я отвернуть голову, влепила жаркий поцелуй.

– Спасибо тебе! Спасибо, добрый дракон! Ты самый замечательный, ты самый красивый, ты самый лучший на свете!

Мириам в неловкости переступила с ноги на ногу, на меня метнула убийственный взгляд. Сволочь, прочел я в нем, нельзя так обманывать ребенка. Я ответил мысленно, что не обманываю, это есть тут некоторые, что не захотели войти и взять все это блестящее, обзывали меня гадкими словами и вообще на что-то намекали, а принцесса, чистая душа, поверила, как валаамова девственница, и вот огребла по полной и все еще гребет, как цыпленок, обеими лапками.

Глаза Мириам перестали полыхать огнем, словно ощутила непокобелимость доводов, уже по-деловому осматривалась, без всякого почтения пнула золотой кувшин старинной работы. Он чуть качнулся, слишком тяжелый, чтобы выполнять какую-то работу, кроме как быть украшением и кричать о богатстве хозяина.