Сергей Чичин - Поход клюнутого Страница 41

— О, это Порвенир, он такой. Они там вовеки промеж себя дрались, сегодня замок того, завтра этого, и все время друг друга спрашивают, заместо того, чтоб как тут — указом по темечку. Зовется та система анархией. Очень занятно через такое проехаться, да только как бы нас на подступах тутошняя армия в копья не взяла — ныне у Аракана с Порвениром сезонное обострение неприятия.

— А Рухуджи?

— Туда, мнится мне, проще будет попасть, да не так комфортно двигаться. Там края дикие и привольные, городов раз-два, и обчелся, а всякие летунги да болотные тролли по лесам да горам с комфортом разбрелись. На рамсах с таким народом не всегда случается разъехаться, больно неумны и до мордобоя азартны. Немало также наших лесных бразеров, а у них лучшие в мире конопельные посадки и могучая культура самогоноварения.

— Звучит вдохновляюще!

— Не отнять, но слюни погоди развешивать. С этими кейджевыми выкормышами сложно контакт наладить.

— Даже тебе, гоблину?

— Мне так особенно. Никак не простят первенство Гого в череде зангиных отпрысков, при встрече грубят и обижают. Меня все обижают!

— Тогда и метаться нечего — если так и так обидят, то поедем как удобнее.

— Есть еще вариант хитрый, — Бинго до того не желал быть обиженным, что соображение его очнулось от долгой спячки и пошло бодрым наметом. — Ежели при ближайшей оказии круто забрать на север, то там, в севере этом, будет Балосское море, к западу переходящее в залив Далмута, что омывает в аккурат все порвенирское побережье. Упирается он аккурат в перешеек, что соединяет Порвенир и Железные Горы, а также отделяет Фигасе-Озеро от внешних вод. Так вот, если сесть на кораблик и уплатить капитану сообразно, то он к тому перешейку нас может и доставить.

— Не люблю эти ваши корабли, — Торгрим от тяжких переживаний пошел мертвенными пятнами. — Какое оно удовольствие — на хлипкой деревянной посудине над бездонными водами, только и ждущими, чтоб тебя нахлобучить?

— Ни шиша они не бездонные.

— Да по мне хоть три дна имей, а все, что глубже пяти футов, мне уже гибельно.

— Тогда сей метод нам тоже нехорош. Корабли-то сами по себе не тонут, но в Балосе ходят ладьи сынов Рего… это тебе не маленький Дэбош, их поприжать не так просто, для того к подножиям Железяк надо войска гнать.

— С этими у тебя тоже сложности?

— Лично у меня и с завязками штанов сложности. А с этими сложности у всего мира, если вдруг у кого есть морское побережье — так жди гостей, накрывай поляну.

— И не договориться никак?

— Тебе, думаю, никак. Чтоб с ними договориться, сперва выплыть надо.

— Тогда отменяется навеки, и не вспоминай впредь. Смерть в бою — предел мечтаний, но позорно утонуть…

Бинго равнодушно пожал плечами.

— Да разницы-то? Хрен редьки не слаще, так и так в распухнувшее тело раки черные вопьются. А ежели страшишься за посмертие, то я так скажу: иной при жизни так нагадит, что никакой смертью не загладишь, хоть его всемером топорами заколачивай. Который же и жил так, что не стыдно, тот и в дерьме утонет с чистою совестью.

— Дубина ты, — укорил его Торгрим обиженно. — Ты что ж это, думаешь, один умный, а сотни поколений дварфийских предков зазря чтили всякие глупости?

— На умище не претендую, зато знаю верно, что нет таких сапог, которые сто поколений бы носили, а они все оставались бы годными[3]. Особливо если сапоги эти только почитаются богоугодными, а на ногу их и не взденешь, не расплакавшись.

— Богохульник! — Торгрим, противу бингхамова ожидания, скорее благодушно хмыкнул, нежели собрался лезть винтом в кувшин.

— До богов твоих пока не добрался, а вот свои хоть кого наведут на мысль, что всяк завет надо поначалу к носу прикинуть. Вот Гого пред боем, говорят, вгрызался в щит — что ж теперь, всем так делать?

— А чем плохо? Отличный устрашающий символ, мощный посыл…

— А тем плохо, что в пору Гого щиты гнули из досок, кои парили над особым составом. В состав тот входили в основном мухоморы. А сам Гого был, как ни крути, а пра-гоблин, покрепче нас всех. Он от щита куснет, мухоморным экстрактом голову затуманит — и пошел лупошить. Ныне же щиты железом оковывают, а то и целиком куют… ну куснул ты такое, ну поломал зубья — какой с того прок? А ты — мощный посыл…

— Хорошая история, — признал Торгрим, невесело ухмыляясь в бороду. — А только шибко однобокая. Для вас, может, оно и верно — ежели предок был заведомый остолоп, да не примешь ты мои речи за святотатство…

— Не приму, — заверил Бинго. — Скорее за признак просветленного разума.

— Ну так вот, а наши предки, первые сыны Морадина, явились в мир с конкретным пониманием, как хорошо, как плохо, что нужно, а чего и бежать. Боги наши сами тому пример: живут плотным кланом, хоть и средь них есть отщепенцы негодные, но всяк дварф, чья душа чиста и праведна, завсегда пред глазами имеет добрый пример. Не в том дело, друг Бингхам, что праведной смертью неправедной жизни не искупить! Оно так, верно оно. Но чтоб принять эту смерть как должно, ты и жить должен достойно. А ежели жил ты как набежит, глупо и похабно, гнуся и паскудя, то и погибнуть славно не сумеешь вовек, сдохнешь как собака паршивая, подвывая и обгадившись, потому как достоинство — не меч, его в последний момент из руки товарища не подхватишь, его нужно свое выковать.

Торгрим перевел дух, пригладил встопорщившуюся бороду.

— Ну а что до обратного, так после того, как всю жизнь старался жить по-правильному, очень уж не хочется эту жизнь разменивать глупо и без пользы, на всякие там утонутия да ломание шеи на горных кручах, в погоне за архарами. Нет, все, что накопил, можно потратить разве только в одном предприятии — закрыв своею жизнью что-то истинно ценное. Братьев своих, порядок вещей, почитаемый правильным… Эй, да ты меня вообще слушаешь, или я ослика своего просвещаю?

— Слушаю, слушаю — половина уже через второе ухо вылетела. Подбери-ка пузо, дварф, вона там гости какие маячат недобрые.

Торгрим беспокойно поерзал в седле. Ему ничего видно не было за оплетшими плетень кустами. Бингхаму-то хорошо, он сидит на такой высоте, что из лука не всяк дострелит, видно ему на дальние лиги!

— А чего им мое пузо? — дварф уязвленно похлопал себя по могучему животу. Лишнего жира на нем не водилось, да и промять булавой разве что, но и втянуть особо не получалось: это ж мышцы, а не надутый воздухом бурдюк!

— Вдруг обзавидуются, побьют. Или еще хуже — едой не поделятся!

— Да у тебя из мешка жареным мясом пахнет.

— Мало ли, чем откуда пахнет! Ваши боги, которые вам пример, делиться не учили?