Диана Удовиченко - Южная пристань Страница 41

— Ага, стало быть, ты тоже сюда шёл?

— Сюда.

— Замечательно, я стучусь к Люсе.

— Люся? Это кто ж такая? Тут же вроде тётушка Пелагея жила.

— Верно, но ты забыл, что путешествовал ни много, ни мало — а пятьдесят лет. Так что теперь здесь дочка её хозяйничает.

— Ой, беда какая… как же я заявлюсь? Эта Люся меня знать не знает, на порог не пустит.

— Не волнуйся, ты же со мной.

— Ладно, только сунь меня обратно в карман, там спрятаться можно.

Архивариус усмехнулся: уж он-то знал, что Люся — самая добрая ведьма из всех, ему знакомых. Девушка всегда и всем помогала, но только если это были просьбы о добром. В глубине души маг мечтал предложить девушке руку и сердце, но побаивался, не сочтёт ли она его чересчур старым. Он вздохнул: вот ещё один повод заняться гимнастикой по утрам. Пристроив гнома в карман, маг снова поднялся на крыльцо, решительно постучал в дверь и… рухнул без сознания. На этот раз приступ мигрени вроде ничего не предвещало, по крайней мере, сам Архивариус за разговором её приближение не заметил.

— Кто там? — раздался нежный голосок молоденькой ведьмочки.

Точнее, подростка: всего каких-то шестьдесят лет…

— Откройте, пожалуйста, человеку плохо! — завопил Чарли, одновременно выбираясь из кармана мундира. К счастью, в последний миг перед падением маг успел ухватиться за ручку двери, и в процессе его развернуло так, что он скользнул спиной по загородке крыльца и свалился в полусидячее положение, поэтому гном не пострадал, а только испытал выброс адреналина.

— Ах! — возникла на пороге Люся. — Это же Архивариус! Надо положить его в постель. — Девушка взмахнула рукой, и тело поплыло по воздуху в заданном направлении.

Уложив старинного приятеля на широкую кровать, ведьмочка прильнула к его груди: сердце билось глухо и медленно. Но привести архивариуса в чувство у неё не вышло, маг будто провалился в летаргический сон. Ну что ж, раз организму такое надо, значит надо: он отдохнёт, и сознание вернётся.

 После очищения от разляляjйских узоров Истрова беспокоил лишь рассказ о лодках, как их заворачивало какое-то само. Вообще настроение было отличное, и он вышел проветриться. На веранде стояла мазэнка: смотрела на море, положив руки на перила. Истров спросил:

— Как вас зовут?

— Вы можете использовать любое слово, которое не является оскорбительным.

— Да?! Э-э… если я буду называть вас Паллаjда, это не оскорбление?

— Нет.

Все-таки вопрос с мужем беспокоил Истрова. Но напрямую спрашивать не хотелось. Спросил другое:

— А вы действительно сбежали с каторги?

— Да.

— А… какое преступление вы совершили?

— Я отказывалась выбирать себе мужа.

— Да?! Ладно… Скажите, почему из города стало невозможно выбраться даже по морю?

— Город уничтожен.

— Что?! — Истров даже оглянулся. Да нет, вот он город, стоит, не шатается. Шутки такие у мазэнцев, что ли?

Но Паллаjда не шутила:

— Этот город больше не существует для всех остальных миров.

Он существует только для самого себя. Но и это продлится недолго. Не более двух дней.

— Два дня, — пробормотал Истров, холодея. — Вы уверены?!

— Солнце не движется по небу. Это очень надежный признак.

Действительно, уже должен был наступить вечер!

— Вы умрете раньше, потому что воздух станет непригоден для дыхания, — информировала Паллаjда своим мелодичным голосом. — Я способна обходиться без воздуха, потому проживу дольше. Может быть даже увижу, как город перестает существовать для самого себя.

— Но… Почему?!

— Кто-то разрушает Зеркало. То самое, которое стабилизирует город, позволяет ему существовать во многих мирах одновременно. Вероятно, в некий из соседних миров проникли сведения об эпидемии, и тамошние жители решили себя обезопасить, уничтожив источник болезни.

— Что?! Да нет же никакой эпидемии! Глупость это оказалась!

— Да, это действительно глупость.

— И… что, ничего нельзя сделать?!

Паллаjда повернулась к Истрову, с удивлением спросила:

— Вы боитесь смерти?!

— Конечно!

— Почему?

От странности вопроса Истров даже забыл о гибели города. На мгновение.

— Потому что хочу жить!

— Почему?!

— У нас нет времени на философию. Город можно спасти?!

Паллаjда нахмурилась, кивнула:

— Да, наверняка можно. Кто-нибудь из гостей должен знать, что делать. И надо рассказать всё Сеjнге и доктору Арбузикову.

— Э… да. Давайте скажем. А вы знакомы с Сеjнгой и доктором?

— Нет. Сегодня я увидела их впервые.

— Но откуда вы знаете их имена?

— У меня очень острый слух. Я слышала, как они разговаривали.

Пойдемте.

Однако доктор, лавочник и Прасковья уже пили спирт. Зазывали остальных, даже Никодима. Все отказывались.

— Они уже пьяны, — едва слышно прошептала Паллаjда. — Им нельзя говорить, — они могут сказать другим, а испуганные люди на улицах будут мешать. — Она заговорила по-разляляjйски, обращаясь к Сеjнге. Естественно, разляляjец тоже понял, но странно, что понял и Никодим, потому что воскликнул:

— Чиво?! Зеркало…

Паллаjда развернулась и вышла, за ней — разляляjец, Сеjнга, Никодим. Замыкал Истров. Сеjнга побежала будить мужа. Не сказав ни слова, ушел куда-то разляляjец.

— А я — с вами? — спросил Никодим.

— Безусловно! — кивнул Истров. — Из всех моих знакомых ты лучше всех разбираешься в гостях.

— А то! И куды мы?

— В Гранд Отель, — ответила Паллаjда. — Там наверняка можно найти гостя, который знает, как остановить исчезновение города.

— А как его искать? — поинтересовался Истров. — Кто из гостей может…

— Кто угодно. Придется спрашивать.

— Надоть спервоначалу столповиков поспрошать, — подсказал

Никодим.

Паллаjда кивнула:

— Да, вы правы. Жители мира Тысяча Столбов очень внимательны и ничего не забывают.

Прохожих по дороге почти не встретилось.

— Заразы боятся, по домам сидят, — авторитетно заявил Никодим.

— Откуда ты знаешь разляляjйский язык? — поинтересовался Истров.

— Да не знаю я его, у меня от его рот болит.

— Но ведь понимаешь?

— А чего там понимать?

— Разляляjйский язык действительно очень прост, — сказала

Паллаjда.

Дошли до помпезного здания Гранд Отеля. В холле было много иномирян — переговаривались, переругивались, бесцельно расхаживали.

Столбовика нашли сразу: Никодим указал на старикамороженщика в зеркальной одежде. Паллаjда спросила: