Кирилл Шатилов - Торлон. Война разгорается Страница 41

— Люди сказывали, что недовольные сейчас на окраинах собираются, по тунам, — подумав, сказал Тангай. — Может, и нам туда податься?

— Недовольные?

— А ты решил, что один такой? Ну, в смысле, с кем власти замка не по совести поступают. Нет, братец, ты молод еще, только-только своей головой думать начинаешь, а меня жизнь помотала да постукала сполна, так что я кое-что в делах этих смыслю. Против Ракли народ вольный давно шушукался. Если бы его сейчас другие не повязали, глядишь, простые фолдиты помыкались-помыкались, да и сами не стерпели бы.

— А оттого, что другие повязали, думаешь, лучше будет?

— Так ведь смотря кто и почему, — многозначительно заметил Тангай. — Я про это ничего не знаю. Как и ты. Если там у них кровная вражда была, глядишь, может, и образуется. А если кому власти или деньжат недоставало, то, помяни мои слова, толку никакого не будет. Разве что хуже станет. Новые — они всегда жаднее получаются. У нас вон тоже с Касом мастер один верховодил, долго довольно-таки верховодил, толковый был мужик, и дело знал, и договариваться умел. Только с норовом был и делиться с кем надо не хотел. Говорят, подстроили ему как-то раз нехорошую историю с деревом: рубили-рубили, а оно не в ту сторону поехало, хлобысь — и накрыло его.

— Насмерть, что ли?

— А то! Думаешь, только от стрел да мечей люди гибнут?

— Да нет, у меня у самого отец на строительстве погиб.

— То-то и оно. Ну так вот. На его место нового мастера отрядили. И что ты думаешь? Мы с ним и одной зимы вместе не продровосечили: все под себя тянул, гад, нам разве что крохи перепадали.

Помолчали.

— А отец твой давно погиб?

— Да уж порядочно. Вайла’тун при нем достраивали. Хоканом его звали. Не слышал?

— Э, откуда? Я в те времена в Пограничье трудился, заставы строил. Хорошее времечко было. Слушай, а мать твоя что, с тех пор так замуж больше и не выходила, получается?

— Ну да, конечно. Ей это как-то ни к чему.

— Знаем-знаем, — ухмыльнулся Тангай. — Это ты сейчас так рассуждаешь. Им замуж завсегда нужно. — Он понизил голос: — Сестренка вон твоя, смотри, как с пленничка нашего пылинки сдувает. Того и гляди отпустит. Ты с них глаз не спускай. Еще устроит нам подвох.

— Не устроит.

— А все-таки я бы на твоем месте приглядывал. Спать не хочешь?

— Боюсь, я теперь не скоро засну.

— Брось, это ты сейчас так говоришь. Только без жратвы и сна недолго протянешь.

— Я не против сна. Я просыпаться не люблю. За ночь обо всем плохом забываешь, а как глаза откроешь, все по-новому на тебя наваливается.

— Молод ты еще, чтобы о таких глупостях заботиться, вот что я скажу, — хмыкнул Тангай, устраиваясь поудобнее. Ему нравилось коротать время, ведя неспешную беседу с Хейзитом, которому явно были не чужды копания в себе и окружающей жизни, чем давно уже не радовали Тангая нынешние молодые люди. Тех ничего толком не интересовало, кроме беготни за девками да выяснений, кто мужикастее, а уж о том, чтобы поддержать разговор со стариком, такого и в помине не было. А этот вон каков: и гончарное дело знает, и строить печи умеет, и читает штуки всякие старые, и десятка, видать, не робкого, решительный вроде, мать с сестрой любит. Такому и помогать приятно. Все, глядишь, на пользу пойдет да образуется. — Вообще-то я бы, раз такое дело, воспользовался случаем и пошастал под землей. Авось куда кривая выведет.

— А их с собой таскать? — Хейзит посмотрел на спящих.

— Ну не здесь же бросать. Это хорошо, если веревки наши в колодце никого на мысль не наведут. А если их не отвязывать станут, а воспользуются по назначению?

— Сюда полезут?

— Именно.

— Тогда и комнату эту найдут. — Хейзит огляделся. — Тэвил!

— В каком смысле?

— А в таком, что неохота мне невесть кому рукописи оставлять. Они тут с пожара в безопасности пролежали, а теперь из-за нас все может наперекосяк пойти. Нас-то точно искать будут. В отличие от Харлина, о котором никто, кроме меня, не знает. Думают, что он на пожаре погиб. К счастью для него.

— И что же ты предлагаешь? Одному из нас остаться здесь в охрану?

— …или забрать все свитки с собой. Отыскать их по весу сосудов труда особого не составит. Давай?

— А если мы твоего писаря не найдем? Так и будем с собой таскать?

— По мне так это не та ноша, что тянет. Только представить себе, что здесь изложена вся правда о нас, о вабонах, о том, как все было на самом деле! Голова идет кругом! Я бы такое пуще жизни охранял, раз уж на то пошло. Если честно, мне этот склад все время покоя не давал с тех самых пор, как я про него узнал. Думаю, даже если бы нам не пришлось спасаться бегством, я бы все равно сюда спустился. Харлин, помнится, очень горевал, что не может захватить свои труды. Ну так что, поищем?

— В смысле вынимаем, проверяем на вес и, если легкие, то вскрываем?

— Совершенно верно.

Тангай встал, потер спину, потянулся. Огляделся, оценивая предстоящие труды.

— Ты не знаешь, сколько их должно быть?

— Нет. Сколько ни есть, все наши. — Хейзит уже пошел вдоль стены, по очереди вытягивая сосуды, встряхивая и осторожно убирая обратно.

Пустые пока не попадались. «Вот всегда так бывает, — думал он, краем глаза наблюдая за схожими действиями Тангая, продвигавшегося вдоль противоположной стены в обратном направлении. — Первая же бутыль оказывается с начинкой, а потом, хоть убейся, не найдешь. Но не могла же она быть у Харлина одной-единственной. Надо продолжать. Пока время есть».

Он заметил, что Тангай успел вынуть и отставить в сторону две бутылки, и решил последовать его примеру: проверять ряд не вдоль, а сверху вниз и снизу вверх. К счастью, Харлин не отличался высоким ростом, и потому все уровни были в пределах досягаемости. А может, эти отверстия тоже проделывал для него отец? Вот бы он сейчас удивился, застав тут сына! Хотя что такого? Как бы то ни было, работа заспорилась, и вскоре у Хейзита в руках уже были четыре пустые, но закупоренные бутыли, а у Тангая — только три.

— Все просмотрели?

Тангай вынул из стены последнюю бутыль и показал, что она тоже пуста.

— Итого восемь, — подытожил Хейзит.

— Девять.

— Ну да… Наверное, это все, что есть. Я думал, их больше. Странно, что вся история нашего народа уместилась на девяти кусках кожи.

— Писари писали мелким почерком, — заметил Тангай, вскрыв одну из бутылей. Он вытряс свиток, развязал тесемку и разгладил лист на коленях. При этом оба конца свитка упали на пол. Свиток и в самом деле оказался длинным и был испещрен убористыми письменами. — Сумеешь такое прочитать?

— Если посидеть да припомнить, чему когда-то учился, то смогу. Наверное.