Наталья Якобсон - Роза с шипами Страница 46

Через арочный проход я перешел в другую залу, занял свободный низенький столик в углу и поставил подсвечник на него. Звук меди, ударяющейся о столешницу, был смягчен все той же подавляющей тишиной, от которой у меня уже звенело в ушах. Столики в зале были расставлены у стенок, чтобы центр оставался свободным для движущихся туда-сюда, бесшумных теней.

Я то рассчитывал на шумный прием с угрозами, взмахами кулаков и обличительными речами, а тут вдруг очутился в центре полного безразличия к собственной персоне, что случалось со мной крайне редко. Создавалось ощущение, что никто меня и не ждал, и никому я не нужен в бесконечном просторе, где присутствующие- тени заняты только сами собой. Можно встать и уйти, и никто не задержит меня, не попросит остаться, никакая мстительная когтистая рука не вцепиться в меня у выхода, запрещая переступить порог. Я бы так и поступил, просто выскользнул в дверь, не ожидая пока злые духи потребуют с меня особой платы за вход. Ничто бы не удерживало меня здесь, если бы не странная реакция привратника на мое появление, если бы не монета, все еще отягощавшая карман, если бы не косые взгляды, которые, хоть я и не замечал наблюдающих, всюду следовали за мной. Здесь все были предупреждены о приходе особенного гостя и о том, что к нему не следует приставать.

И зачем только я прячу монету в кармане, как реликвию? Я достал ее и бросил так, что она звякнула о столешницу. Орел или решка? Что бы выбрал я, а что бы досталось невидимому партнеру, который займет место напротив? Я уставился в пустоту. Сидит ли напротив меня незримый наблюдатель? Я не успел рассмотреть, какой стороной упала монета. Как только она коснулась стола, свеча потухла, будто кто-то сидящий напротив дунул на нее, но не пламенным дыханием, как я, а обжигающим, зловонным, ледяным. Таким жгуче студеным выдохом, который смог бы погасить даже костер.

Мне показалось, что воздух вокруг стал спертым, пахнущим сыростью и плесенью. Стало душно, и я расстегнул воротник, потом наклонился, чтобы снова зажечь фитиль от своего дыхания, но не смог вздохнуть, чья-то ледяная, белая, как слоновая кость рука накрыла мою ладонь. Кто-то сидевшей по другую сторону стола наклонился и холодные губы обожгли мне лоб. Я отшатнулся и поднес пальцы ко лбу, пытаясь нащупать не осталась на гладкой коже уродливая печать.

-- Добро пожаловать в ад, мой ученик, - слова, тихие и шелестящие, как эхо водопада прозвучали и перед тем, как окончательно стихнуть их отзвук на миг повис в пустоте. Отзвук удивительного, молодого, бархатистого голоса. Богатый оттенками, мягкий тенор звучал бы еще лучше, если бы не излишняя чувственная проникновенность, если бы не скрытая нота зла, едва уловимая, но мне все-таки слышимая. Голос глубокий и сладкий, но кончик языка говорившего, как будто смазан ядом.

Я поднял голову и посмотрел перед собой. Пустота. Никого сидящего напротив. Неужто я стал жертвой галлюцинации, а может кто-то незримый, но проказливый, действительно, решил свести меня с ума.

Я откинулся на спинку неудобного, колченогого стула, резко качнувшегося подо мной и устало вздохнул. Легкий вздох, но от него свеча занялась так, что мигом растаял весь воск и искры посыпались на медный подсвечник.

Кто-то стоял уже сзади меня и ,шутя, массировал мне плечи, так, что кожу, словно кололо иголками. Я обернулся. Опять никого. Ни смеха, ни вздоха, ни малейшего намека на чье - то присутствие возле меня.

" Ну если не хочешь показываться, тогда прощай!", с досады подумал я и приготовился уже вскочить на ноги и демонстративно уйти, но кто-то уловил мою мысль и тихо, ехидно засмеялся.

Я обернулся за плечо, осмотрел все столики, располагавшиеся позади, но хрупкие, тщедушные фигуры разбившихся на пары посетителей за ними не наводили на мысль о существование возле них какой-то особой силы. К тому же все они были заняты обсуждением чего-то друг с другом, никто не сидел в одиночестве.

Тогда я развернулся назад к изрезанной ножом неровной столешнице и вдруг столкнулся с взглядом пары пронзительных черных глаз. Ястребиный взгляд. Так смотрит только голодный хищник и под его проницательным взглядом жертву пробирает мороз.

Я удивленно смотрел на молодое, удивительно гладкое лицо. Губы уже приоткрылись, чтобы произнести знакомое имя, но я не смог. Не хватило доверия, или мне просто показалось неправильным назвать истасканным и опороченным именем того, кто почти неузнаваемо переменился. Он не сидел возле меня, хотя казалось стоит протянуть руку и я коснусь его, ощущу под пальцами черный бархат его кафтана, холодок ониксовых пуговиц и вельвет плаща. Бледное пятно лица маячило где-то за отдаленным столиком впереди и светилось каким-то внутренним светом, отчего создавалось впечатление, что Ротберт совсем близко.

Таинственное преображение. Даже я так ни разу не изменялся. Он помолодел. Ни морщинки, ни горба, ни единого седого волоска в иссиня-черных волосах. Вьющиеся кончики прядей чуть касались стоячего воротника, лоснились и поблескивали, будто смазанные маслом. Совсем, как оперение ворона.

Неужели Ротберт? Таким я видел его впервые, высокомерным, глубоко чувствующим собственную значимость в глазах окружающих. Он тогда даже не кивнул в ответ на поклон Флориана, потому что знал, любой король может быть повержен, а обладатель тайного таланта даже после многих неудач проложит себе дорогу к славе. Если он стремился к славе и власти, то достиг цели. Потерял блистательное светлое общество и создал себе новое темное в подражание тому, которое упустил. Увы, это был только блик, бездарная карикатура на моих прекрасных подданных. Эти два места отличались, как рай и ад, а границей между ними пролегал мир смертных. Ротберт правильно сделал, что назвал это место адом. Я добровольно спустился вниз, под землю, никак не ожидая встретить здесь его. Неведомо где пролегают границы между измерениями. Я всего лишь переступил через порог, а очутился совсем не там, где ожидал.

С первой нашей встречи прошло слишком много времени и я отогнал воспоминания о ней. Как я уже сказал, Ротберт полностью переменился, неузнаваемо и неуловимо. Это был он, прежний, и в то же время какой-то другой, обновленный, приукрашенный и еще более горделивый. На этот раз к гордости добавились циничность и верткость. Он стал неуловим. Черты тоже приняли несколько другую форму, ни горбинки на носу, ни жесткой линии губ. Жестокое выражение никуда не исчезло, но лицо стало более привлекательным. А его наряд?! Он словно пародировал меня. Такого же покроя одежда, такие же грациозные, небрежные и свободные жесты. Он двигался с такой же грацией, копировал мою улыбку. Я смотрел на его жесты и видел в них насмешливое подражание своим. Какая жалкая карикатура!