Марина Дяченко - Авантюрист Страница 47

Она истаяла. Светлое Небо, да она же тает, как свечка, уходит в свои сновидения, а там не сладко – вон как болезненно сжимаются губы…

«Пусть Танталь с ним не ходит».

– Он хочет, чтобы я вела его к Луару.

«Пусть не ходит. Пусть… не надо. Там страшно… Мне все время кажется, что я еще не вернулась. Что я там… останусь…»

– Алана?

Она не просыпалась.

Я уложил ее в постель. Посидел рядом, сжимая руку – но Алана не слышала меня и не ощущала моего присутствия, тогда я спустился вниз, спросил вина и взялся сосредоточенно, старательно напиваться.

Почему Танталь отказалась от булавки?

Ведь это она подтолкнула нас к бегству. Ведь это она, как мне кажется, больше всех боялась Чонотакса Оро…

Что же, пес подери, он ей сказал? Что пообещал?..

– Ретанаар Рекотарс? Я вздрогнул.

Их было человек десять. Из-под куцых плащей виднелись блестящие нагрудники с гербом – воинство. Стража…

Терпеть не могу стражников. Никаких.

– Ретанаар Рекотарс, отдайте вашу шпагу. Вы арестованы.

Моя шпага лежала сейчас наверху, в той комнате, где спит Алана.

– Вы арестованы!

В таких случаях принято глупо улыбаться, разводить руками и мило спрашивать – «а в чем, собственно, дело?»

Я глупо улыбнулся и плеснул в капитана недопитым вином. «Залил глаза», как говорят несчастные жены пьяниц. В какое-то мгновение сверкающий нагрудник оказался прямо перед моим лицом – тварь, изображенная на чеканном гербе, была наполовину львом, а наполовину волком, и в каждой лапе держала по столовому ножу…

На раздумья не оставалось времени. Охнула старая столешница, погнулась под моим каблуком незадачливая вилка; опрокидывая стаканы, я перемахнул на соседний стол, и на следующий, поверх испугано пригнувшихся голов – к двери…

Над дверью помещались в качестве украшения два скрещенных длинных кинжала. И там же замер в хищном ожидании плечистый стражник с усами щеточкой – ждал, обнажив оружие, плотоядно усмехаясь…

Видывал я таких, дядя. И с усами щеточкой, и с усами ниточкой, и вообще без усов – видывал…

Ну, хватит по столам скакать. Это эффектно, конечно, но беда, если хозяин выставит мне счет за разбитую посуду.

Увернувшись от размазавшейся в воздухе стали, я двинул ближайшего стражника кулаком в челюсть; членовредительство не входило в мои планы. Потасовка в трактире – куда ни шло, но в любом случае гоняться за безоружным – сомнительная доблесть…

Я чувствовал солоноватый привкус во рту. Мне так хотелось действия – после всех этих муторных раздумий, после безнадежной слабости перед лицом господина мага, после того, как собственная моя шпага истаяла, оставив в руке трогательный огрызок рукоятки…

Стул? Тяжелый? Великолепно!

Сразу двое стражников присели, ловя валящуюся с потолка мебель; я успел подумать, что хорошо бы пробиться к камину и завладеть кочергой. Вот было бы славно; впрочем, доберись я до камина – путь к выходу окажется отрезан, и никакая кочерга не поможет…

Стражник с усами щеточкой, тот, что задался целью не подпустить меня к двери, обнажил желтые зубы. В этот момент он был неуловимо похож на геральдическое чудище, украшающее его нагрудник; его стойка выдавала умелого бойца. Усмешка его сделалась особенно зловещей – в ту же секунду дверь за его спиной распахнулась молодецким толчком.

Вероятно, усачу было обидно, ведь вместо атаки получился свободный полет дворняги, получившей пинка. Я без труда увернулся от беспомощного выпада, оттолкнул с дороги румяного парня, ввалившегося в сопровождении клубов пара, что есть сил подпрыгнул – и сорвал со стены кинжал. Первый, который подался – не было времени выбирать.

Рукоятка легла в ладонь.

Они стояли стеной – десяток молодцов в блестящих нагрудниках, вдохновленные доверием железного зверя на гербе, обозленные – кто-то потирал бок, а кто и скулу. Они глядели на меня, презрительно выпятив челюсти, за их спинами возился потревоженный трактир, галдеж и суматоха, и какая-то женщина визжит – обязательно найдется одна голосистая, ей все равно по какому поводу, лишь бы орать…

Возможно, шум разбудил Алану? И сейчас она сидит на кровати в темной комнате, трет глаза, испуганно прислушивается?

Не уйдешь, говорили хмурые лица стражников.

И кураж, толкнувший меня на разудалую пляску на столах, вдруг иссяк.

Я, может, и ушел бы – но там, наверху, проснулась в темной комнате моя жена. А здесь, в углу, стоят, сбившись в кучу, Бариан, Танталь, Муха, Фантин, Динка-Солоноватый привкус все еще стоял во рту. Но теперь он был мне неприятен – отдавал железом.

– А в чем, собственно, дело?

Стражники расступились; капитан вышел вперед, его нагрудник был залит вином, казалось, что геральдический зверь вот-вот облизнется, подбирая розовые капли.

– Я хотел отдать оружие, – сказал я примирительно. – Но у меня не было оружия… Вот теперь есть. Вот, возьмите…

Я протянул ему кинжал – рукояткой вперед. Стражники сделали каждый по шагу, и в их глазах я прочел желание реванша; капитан сдержал их раздраженным жестом.

– Ретанаар Рекотарс, именем герцога Тристага вы арестованы!

Мне казалось, что взгляд Танталь лежит на моем лице, как монетки на глазах покойника.

– Но за что, капитан?!

– Именем герцога Тристага! Вы обвиняетесь в убийстве благородного Рэгги Дэра, совершенном во время противного закону поединка! Взять его!

И меня взяли. Крепко, за оба локтя.

На коленях сиделки лежала раскрытая книга, но женщина не читала. Тупо глядела в камин, хмурилась собственным мыслям; еле слышный стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Переступая порог, Эгерт Солль поймал напряженный, даже испуганный взгляд – возможно, сиделка боялась, что ее уличат в нерадивости. Полковник был очень придирчив, когда речь заходила об окружении госпожи Солль.Тория сидела в кресле. Каждый день ее одевали и причесывали, и усаживали перед камином, и развлекали беседами и чтением вслух. Госпожа Солль оставалась равнодушной, в лучшем случае улыбалась и кивала, но все в доме знали, что, окажись прическа госпожи с изъяном или платье хоть чуточку неухоженным – и прислуга моментально потеряет столь хорошо оплачиваемое место…

Сиделки подчас не понимали книг, которые доводилось читать вслух. Книги были ученые – из библиотеки Университета; Эгерт надеялся, что под бездумной маской в душе Тории все еще тлеет искорка сознания. И делал все, чтобы не дать ей угаснуть.

Сейчас сиделка пренебрегла обязанностями – может быть, у нее першило в горле, а может, она просто устала от непонятных слов и сложных оборотов. Солль не стал упрекать ее. Женщина была добра и искренне симпатизировала красивой госпоже Солль, а усталость и недостаток образования – не самые страшные грехи для сиделки. Полковник отпустил женщину кивком головы – она исчезла мгновенно и бесшумно, только тяжелая книга, опускаясь на стол, щелкнула замочком…

Солль взглянул на пожелтевшую страницу. Да, он помнит, как Тория что-то втолковывала ему, водя пальцем по строчкам. Давно. До того, как они поженились, еще до того, как сама мысль о таком повороте дел сделалась хоть сколько-нибудь возможной…

– Здравствуй, Тор, – сказал он почти весело.

Тория улыбнулась и кивнула. Он наизусть знал все ее улыбки; та, что повторялась из раза в раз последние три года, казалась чужой на красивом, когда-то ироничном лице.

На круглом блюде лежало одинокое яблоко. Широкий острый нож ловил полированной гранью отблеск огня в камине; Эгсрт вздохнул. Бело-розовый плод распался на две равные части, лезвие ножа увлажнилось яблочным соком, полковник резал и резал, дробил на мелкие дольки, не замечая стекающей по пальцам сладкой жидкости.

Сиделкам платили за рот на замке. Но все равно – Эгсрт знал – в городе вовсю судачили о невиданном благородстве полковника Солля: жена уж поди как три года в уме повредилась, а он с ней, как с разумной, и на сторону ни-ни…

Он механически облизнул пальцы – жест, несовместимый с его аристократическим воспитанием и высоким положением в обществе. Более того, он облизнул и лезвие ножа. Счищенная яблочная шкурка лежала на блюде, словно обрывок бело-розового серпантина.

Слуги и сиделки – даже те из них, что знавали госпожу Торию в прежние времена – видели просто красивую безумную женщину в кресле с высокой спинкой. Даже дочери Алане не дано понимать того, что ощущает, входя в эту комнату, полковник Солль.

А он никак не афиширует своих чувств.

Яблоко было кисло-сладким. Таким же, как лицо Тории в то утро, когда Осада осталась далеко в прошлом, во дворе загородного дома возился с жеребятами тринадцатилетний Луар, и Солль, разглядывающий напряженное лицо жены, никак не мог понять, что за смятение сводит на переносице ее великолепные брови, что за восторг – и восторг ли? – неумело прячется в смиренно потупленных глазах. Помнится, он спросил тогда: Тор, а ты, часом, не пьяная?