Марина Дяченко - Авантюрист Страница 48

Кисло-сладкий вкус…

Она заморгала, как школьница. И он целых полчаса боялся с ее страхом и непонятной веселостью, а она выскальзывала, Как рыбка из нетерпеливых рук, а когда наконец призналась – он, герой Осады, начальник городской стражи, с диким воплем вылетел из дома, схватил в охапку подростка-Луара, посадил его на крышу сарая и, напугав мальчишку до смерти, пустился по двору колесом.

Через положенное время родилась Алана, и роды прошли благополучно, и Солль окончательно уверился, что беды, преследовавшие его жены, остались далеко в прошлом…

Он вложил кисло-сладкий яблочный ломтик в ее приоткрытые губы.

Он делал это не раз. И три года назад, и десять, и двадцать… Он говорил, что кормить жену с руки – значит приручать ее, он знал, что не прав, Торию так и не удалось приручить до конца…

– Тор… нам плохо без тебя. Возвращайся.

Женщина кивнула и улыбнулась.

Он перестал ощущать вкус яблока.

Он на секунду поверил, что никогда не услышит больше ее голоса. Не удостоится насмешливого взгляда.

По-моему, герцог Тристаг помешан был на законности.

Двое суток, проведенные в камере, прошли за изучением толстенного тома. Эту книгу зачитали до дыр. Книга роняла листы, подобно осеннему дереву, книга содержала список определенных герцогом преступлений и полагающихся за них наказаний.

Преступления и наказания расписаны были в две колонки. На полях цвели чернильные цветочки и пели искусно нарисованные птицы – не то у герцога было извращенное чувство юмора, не то он на самом деле полагал, что избавленный от преступников мир почувствует в себе новые силы для рулад и цветоводства.

«А дева же среднего сословия, пробывшая по своей воле более получаса наедине с мужчиной, не связанным с ней родственными либо опекунскими узами, считается повинной в неподобающем поведении и наказывается публичным лишением девственности…»

Тьфу.

С моим преступлением все было ясно – запрещенный законом поединок, да со смертельным исходом карался «посредством змеиной ямы». Так что сопротивление при аресте как бы не имело значения – так и так я был бы казнен… Оставалась слабая надежда, что мне удастся доказать свою непричастность к поединку – когда по зову правосудия явились два свидетеля.

Первым была госпожа Ивилина Крод.

Вдова человека, в смерти которого меня обвиняли, здорово изменилась за прошедшие полгода. Зеленые глаза погасли, светло-русые волосы потускнели, пышные формы опали; единственное, что оставалось неизменным – показное богатство, россыпи украшений на парчовом платье и золотые гребни в высокой прическе.

Госпожа Ивилина, уличенная в супружеской измене и потерявшая право на наследство мужа, сделала единственно возможный выбор – вышла замуж за нового наследника, плешивого и косоглазого господина Тагги Крода. Совет, как говорится, да любовь.

– Вы узнаете этого человека, госпожа Крод? – спросил судья, молодой человек с печальным лицом снулой рыбины.

Ивилина мельком на меня взглянула. Интересно, что ей даже не придется врать: она убеждена, что именно я заколол ее опостылевшего ревнивца.

Как она кричала тогда, уличенная? «Это убийца Рэгги, он хочет убить и меня»?

– Да, – сказала Ивилина тускло. – Это он. Убил. Моего мужа.

– Спасибо, госпожа Крод… – судья с трудом удержался, чтобы не зевнуть.

Вторым свидетелем был… Я вздрогнул.

Бледное, нездоровое лицо. Еще более бледное, чем в нашу первую встречу – тогда было зелено и солнечно, и, чтобы защитить щеки от естественного румянца, человеку в черном требовалась шляпа с широкими вислыми полями…

Он криво усмехнулся в ответ на мой растерянный взгляд. Вот он, человек, уложивший в поединке усатого Рэгги Дэра, который был мужем прекрасной Ивилины Дэр, которая, в свою очередь, едва не стала моей женой…

– Безусловно, – сказал человек в черном. – Я находился неподалеку, поил лошадь у ручья… Да. Я узнал его. Да.

После этого мне предложено было сказать последнее слово.

Собственно, я мог бы твердить, что «это не я». УМОЛЯТЬ о дознании, до хрипоты рассказывать, как было дело, уличать настоящего убийцу…

Все они выжидательно на меня смотрели. Второй свидетель, бледный, даже чуть усмехался. Любопытно, что если бы моя лошадь не фыркнула в нужный момент – человек в черном уже полгода как лежал бы в могиле, а усатый господин Дэр по-прежнему дрался бы на поединках, что ему герцогское правосудие, как с гуся вода…

– Мне нечего сказать, – проговорил я надменно. И удостоен был удивленного взгляда человека в черном.

Казнь хотели назначить на следующий день – но палач выпросил сутки отсрочки. У него, видите ли, не готова была «змеиная яма», потому что все змеи зимой спят.

Поначалу я пребывал в странном оцепенении. Будто бы не меня судили, будто не для меня старался, обустраивал яму палач. Я смирно дожидался своей участи, и в тесной камере, к слову говоря, не было ни одной блохи. Ни вши, ни таракана; вероятно, герцог Тристаг подписал приказ, согласно которому нахождение насекомых в помещениях тюрьмы считается незаконным…

Я надеялся, что Бариан с компанией не бросят ни Танталь, ни Алану. Что они без потерь доставят в дом Соллей эту парочку молодых вдов, и что, возможно, впредь судьба будет с ними поласковей; что до меня, то я чувствовал даже облегчение. Потому что отвечать за все, что случится потом, придется уже не мне.

Я совершил ошибку, когда вытащил из-за пазухи деревянный детский календарь. Когда вычеркнул, почти машинально, прожитые дни, когда, шевеля губами, подсчитал непрожитые – и скорчился от обиды, потому что на ладони моей лежали без малого пять недожитых месяцев, законная весна и начало лета. Если человек все равно обречен, зачем, спрашивается, лишать его еще и весны?!

В этот момент я был готов кидаться на двери камеры, умолять о пощаде и призывать к справедливости. Только немыслимое усилие воли спасло меня от этого позорища; отчаяние иссякло, но тоска осталась.

Конец зимы, весна и начало лета. Настоящая жизнь. Моя жизнь, которую у меня отбирают.

Неизвестно, до какой степени тоски я дошел бы, не успей палач приготовить к сроку все необходимое для казни; по счастью, в землях герцога Тристага и палач был исполнителен и точен. Спустя сутки ко мне явились сперва цирюльник с бритвенными принадлежностями, а потом и стража с подручными палача. Все были настроены крайне торжественно.

Заботливые руки стражников вытолкнули меня во двор, под белесое небо, на сырой холод; была оттепель.

Не оттают ли дороги? Не застрянут ли комедианты на постоялом дворе? Что полозьями по лужам, что колесами по грязи – так и так не выехать…

Влажный воздух пах весной. Меня подтолкнули вперед, помост был точно такой, как полагается – только вместо палача на нем почему-то обнаружились стоящие на скамейках люди.

Р-рогатая судьба, казнь-то публичная.

Больше всего я боялся увидеть среди приглашенных Алану – по счастью, ее не было. Было множество незнакомых лиц, тучный длинноволосый мужчина с золотой цепью на шее и, если мне не померещилось, Танталь.

Черные вороны в небе. Сегодня оттепель – первый привет от весны…

Нет, мне не померещилось. Странно. Никогда не думал, что Танталь посещает публичные казни.

Тут же, у помоста, имелась круглая дыра в земле, яма, обнесенная низким плетнем, таким деревенским с виду, что глаз невольно искал горшки и кувшины, надетые на колья для просушки.

– Именем закона! Именем герцога Тристага! Толпа притихла.

– Ретанаар Рекотарс, совершивший преступление против закона, слушай приговор!

Я попытался заглянуть в яму. Меня придержали за локти – вероятно, еще не время.

– Вы, благородные господа и подлые смерды, собравшиеся здесь сегодня, слушайте приговор! Я поискал глазами Танталь – и не нашел.

– Сапоги снимите, пожалуйста, – тихо сказал стоящий рядом человечек. Исполнительный Тристагов палач.

– Властью герцога Тристага! Ретанаар Рекотарс приговаривается к смерти в змеиной яме! Да будут эти змеи орудием закона, приступайте!

– Холодно, – сказал я палачу.

Тот вежливо усмехнулся:

– Замерзнуть-то… Не успеете.

И Танталь это увидит – как я жалобно, судорожно, в мокром снегу стягиваю сапоги…

Я огляделся. Сел на подвернувшийся чурбачок, барским жестом вытянул ноги. Кивнул подручным палача.

– Чего?! – обиделся младший из подручных, вчерашний подросток.

– Работай, – вполголоса велел его начальник. И парнишка, посопев, опустился в снежную кашу – снимать сапоги с Ретанаара Рекотарса, наследника Мага из Магов Ламира.

Мне вспомнился щуплый близорукий призрак из подвала родового замка. Как быстро я, однако, смирился с крахом собственной родословной…

Талый снег жег подошвы.

– Ретано!!

Неужели Танталь не могла удержаться от патетического выкрика?

Весна… Р-рогатая судьба, весна-то придет…