Гай Юлий Орловский - Патроны чародея Страница 47

Как понимаю, в спине дыра еще больше, как всегда в выходном отверстии при пулевом ранении.

Потом его ноги подогнулись, рухнул на колени, но не удержался и завалился лицом вниз. Я в бессилии опустил винтовку на пол, ладони горят, будут волдыри от ожогов.

Последние всадники во весь опор мчатся к лесу, можно бы поразить в спину еще одного–двух, но я сейчас не удержу и ложку за столом.

Руки не просто дрожат, а пот заливает глаза, меня всего трясет, как медведь грушу. Даже во рту горько и сухо, язык царапает горло, сейчас бы самое то поговорить с трансгуманистами о ценности человеческой жизни…

Во дворе ликующие крики, я кое–как собрал еще горячую, но быстро остывающую винтовку и сунул в мешок. Ткань из непромокаемых, так что пока все в порядке, потащился по винтовой лестнице вниз, старательно стараясь успокоиться и не давать рукам так уж дергаться, словно в пляске святого Витга.

Когда вышел наружу, со стены замка сбежал стражник, которого я обязал стеречь вход в башню, морда виноватая.

   — Ваше глердство!..

Я отмахнулся.

   — Твой патриотический порыв понял. Но теперь стой здесь и никого не впускай.

Он воскликнул преданно:

   — Костьми лягу!

Со стены медленно спустился Фицрой, меч уже в ножнах, но его опередил Ювал, сияющий так, что лицо размером с солнце, всплеснул короткими, как у Мяфф- нера, ручками.

   — Ваше глердство… Это было поразительно!.. Это ведь вы? Все вы?

   — Не только, — ответил я громко. — Дома и стены помогают. А также родная земля, которую мы так хорошо пашем и удобряем без всякой химии… Откройте ворота!.. Эти трусы бежали, оставив коней и раненых соратников!.. Это гнусно. А мы не такие, мы хорошие.

Фицрой сказал быстро:

   — Коней взять, раненых добить, оружие собрать, доспехи снять…

Он оглянулся на меня, я кивнул.

   — Да, вот такие мы эстеты. Нам жизнь не дорога, а вражеской милостью гнушаемся!.. Это я гордо и красиво ответил за них, как когда–то казаки Нечая полякам… Действуйте, на войне, как на войне. Не мы ее начали…

Фицрой сказал многозначительно:

   — Но мы ее закончим. Так?

Я спросил тихонько:

   — Откуда знаешь?

   — Так напрашивается, — пояснил он. — Ты же такую многозначительную паузу тянул! Но когда закончим, сразу начнем новую? А то как жить?..

   — Не успеем начать, — ответил я горько. — Другие опередят!

Он вздохнул.

   — Да, это обидно. Но как ты их разделал, как разделал… Вот–вот начну завидовать. Надо к Рундельштотту напроситься!

Мужчины и даже женщины выбежали в распахнувшиеся ворота, трое ребятишек вскочили на коней, крикнули, что посмотрят, все ли умчались от нашего замка.

Я с Фицроем прохаживался по двору, он если и заметил, что меня трясет, то не показывает виду, вот уж не заподозрил бы его в деликатности. Скорее всего, такие мелочи не замечает, по отношению к друзьям бываем удивительно толстокожими, зато как церемонно раскланиваемся с противниками…

Ювал подбежал, поклонился.

   — Хозяин, поймано тридцать восемь коней!.. Еще десятка два, а то и больше, умчались к лесу, сейчас их ловят. Что прикажете делать с… трофеями?

Я отмахнулся.

   — Пусть заберут себе те, кто закопает трупы. За работу.

Он просиял:

   — Все будет выполнено!

Он быстро передал мои слова оставшейся во дворе челяди, и та с ликующими воплями, весьма стимулированная, вихрем вынеслась наружу.

Фицрой кивнул вслед.

   — Руками выроют яму, только бы опередить других. Не думаешь тела передать родне погибших?

   — Нет, — отрезал я. — Это была не цивилизованная война по правилам, где есть место поклонам и церемониям. Напали какие–то разбойники!.. Пусть родня будет довольна, что трупы не повесили на деревьях воронам на расклевание и на расклевывание.

Он посмотрел на меня внимательно.

   — Из жестокого мира ты прибыл, доблестный глерд. Из очень жестокого.

   — Из победившей демократии!

Он пробормотал:

   — Тебя послушать, ужаснее демократии нет ничего на свете.

   — Точно!

   — Какие планы теперь?

   — Ускоренными темпами усиливать обороноспособность родного отечества, — сообщил я. — Прежде всего, конечно, в региональном масштабе.

Глава 10

Всю следующую неделю усердно крепил оборону замка, в свободное время объезжал свое глердство и знакомился с принадлежащими мне деревнями, пересчитывал дома, чего не догадался сделать составляющий карту Фицрой, старательно расспрашивал о местных колдунах и волшебниках.

Отвечали мне покорно, но вижу, что брешут. Чистые здесь еще люди, нетронутые демократией. Брешут очень неохотно и натужно, сразу видно. Их реакция понятна, ее величество разрешает чародейство только под ее контролем, а все остальное должно быть уничтожено, потому мне как ставленнику королевы никто и не подумал даже указать пальцем на местного колдуна или дать какую–то нить.

В то же время королева, то ли опасаясь народного волнения или хотя бы заметного недовольства, то ли из практических целей, не усиливает репрессии против магов. Магией заниматься нельзя, но если очень- очень хочется, то можно, однако по мелочи и не высовываясь.

Думаю, я отыщу и других колдунов, наверняка где–то прячутся или хотя бы не высовываются, но это потом, сейчас нужно обезопасить этих хреновых людишек, что не могут позаботиться о себе сами…

За эти дни я уже начал забывать о начатых поисках источников магии, как однажды вошел Ювал, поклонился и сказал несколько нерешительно:

   — Там… крестьянин… говорит, что принес что–то для вас…

   — Что? — спросил я.

   — Говорит, — ответил он, запинаясь, — вы лично посылали…

   — Прекрасно, — сказал я бодро, — хоть какие–то зримые неприятности!

Он вытаращил глаза.

   — Почему… неприятности?

   — А что обычно сваливается на все мои восемь голов? — спросил я. — Приятностей уже давно не видывал. А неприятности, что особенно неприятно, незримые!

   — А-а, — протянул он, — а зримые лучше…

   — Где тот крестьянин?

   — Во дворе ждет.

   — Пойдем, покажешь.

Во дворе тощий мужичонка сорвал шапку с головы и низко–низко поклонился.

Я сказал терпеливо:

   — Если принес то, что надо, можешь вообще не кланяться. Если не то, будешь биться лбом о землю. Ну?

Он порылся в сумке и вытащил целый пучок сине-желтых стеблей.