Алина Лис - Школа гейш Страница 47

Она отшатнулась, когда он подошел ближе, потом отступила еще на шаг и прижалась спиною к стене. Ее била крупная нервная дрожь. Снова застучал пульс в ушах, нахлынул какой-то животный ужас перед неизвестностью и отчаяние от собственной неспособности изменить хоть что-то.

— Пожалуй, я увеличу время наказания, если ты не прекратишь бегать, — пообещал ей директор. — Иди сюда.

Что еще можно сделать? Выскочить из домика голышом? Поднять крик?

— Пожалуйста, не надо, — выдавила Мия дрожащим голосом.

— Стоило подумать об этом раньше, — жестко ответил директор. — Подойди. Ну?

Не в силах противиться приказу в его голосе, она подошла.

— Хорошая девочка. — В голосе Такухати звучала насмешка. — Дай руки.

Сложенная вдвое веревка легла на запястья чуть выше браслетов, обвила руки аккуратно, чтобы не травмировать нежную кожу. Мужчина затянул узлы, перекинул конец веревки через балку под потолком, вынуждая Мию выпрямиться.

Мия чуть приподнялась на носочках. Сейчас ее тело походило на натянутую струну. Вздернутые вверх руки не оставляли даже иллюзорной защиты, а веревка не позволяла сделать и шага в сторону.

Снова заныло в животе, на этот раз как-то сладко, предвкушающе. Страх. Беспомощность. Унижение. Возбуждение. Все это и еще десятки сложных чувств и эмоций принудили ее зажмуриться. Наверное, если бы сейчас Мия получила власть прекратить все, что происходит, одним усилием воли, она не стала бы этого делать.

Тревога, ожидание, сладкая жуть, подобная той, какую испытываешь на краю бездны, заглядывая в пропасть, переполняли душу. Она почувствовала, как веревка охватывает плечи. Пальцы словно мимоходом погладили грудь.

Мия выдохнула сквозь зубы и заставила себя открыть глаза.

— Зачем все это?

— Шибари, — ответил Такухати, опуская свободные концы веревки на тело и медленно завязывая крупные узлы. От звука его хриплого голоса по телу Мии пробежала дрожь. — Учит покорности. Женщина зависима от мужчины, Мия. И должна быть послушной. Запомни этот урок, лучшая ученица.

Мия вскрикнула, когда он заставил ее чуть раздвинуть ноги и пропустил веревку между ними. Прикосновение грубой пеньки к самой чувствительной точке ее тела отозвалось мучительно-сладостной дрожью. Девушка еле сдержала возбужденный всхлип, ощущая, как веревка стягивает ее тело, как мягко давят узлы. Не причиняя дискомфорта, но не давая забыть о ее зависимом положении. Путы натягивались на вдохе, терлись о нежные складочки, чуть врезались в плоть, дразня, заставляя желать большего.

Расширенными глазами она смотрела, как Такухати вяжет узлы, заключая пленницу в подобие крупноячеистой сети. Он накладывал путы, словно утверждая ее зависимость и свое право распоряжаться ее телом. Медленно, наслаждаясь самим процессом, оплел грудь, спустился к животу, закрепил концы и чуть отступил — полюбоваться на свою работу.

— А еще это красиво, — выдохнул он, пожирая глазами растянутое тело девушки.

Мия поймала его восхищенный и голодный взгляд, и ей на мгновение показалось, что ее окунули в кипяток целиком. Несмотря на прохладный воздух, в комнате стало жарко, словно кровь в ее теле разом превратилась в жидкий огонь. Мучительно заныла грудь, и Мия почувствовала, как становится влажной внизу.

В одно мгновение она как будто увидела себя со стороны, его глазами: хрупкое тело девушки-подростка в объятиях грубой веревки, предательски напряженные соски выдают возбуждение, вздернутые вверх руки, как и плетение узлов на теле, словно подчеркивают ее беспомощность и доступность…

И сразу же за возбуждением пришли негодование и стыд. Как можно получать удовольствие от подобного унижения и насилия? Ведь то, что Такухати сейчас сделал с ней, было настоящим насилием, пусть формально он и не нарушил своего слова и не тронул Мию.

Она чуть не заплакала от возмущения и злости на себя и свою слабость, но даже эта злость не смогла до конца прогнать дрожь желания.

Беспомощность, уязвимость и сладостное возбуждение. Она никогда не чувствовала подобного.

— Чуть не забыл… — Он вынул шпильки из прически, и не сдерживаемые более ничем волосы упали черной мантией, укрыв ее спину и ягодицы.

Коварная улыбка мелькнула на лице мужчины.

— Я запер магией дверь, но не накладывал полог безмолвия. Так что тебе придется молчать. Считай, это тоже часть наказания.

Она не успела спросить, почему придется. Его руки легли на грудь Мии, и она застонала. Сначала тихо, а потом все громче.

Такухати гладил ее медленно, дразнясь, и этих ласк не хватало, было мало, слишком мало. Кончики его пальцев скользили по нежной, отливающей перламутром коже, то чуть надавливая, то едва касаясь. Горели щеки, пылало лицо и тело там, где мучитель дотрагивался до Мии. Хотелось еще, хотелось больше. На каждом вдохе враз ставшая мокрой веревка натягивалась и терлась внизу, усиливая желание до совершенно нестерпимого. Мия кусала губы, чтобы не выдать себя, но стоны все равно прорывались. Она вскрикивала и вздрагивала от ужаса при мысли, что кто угодно может пройти мимо и услышать, а то и подсмотреть, что с ней делает Такухати.

Каждый ее вскрик вызывал на лице мучителя самодовольную улыбку, при виде которой Мие хотелось ударить его кинжалом. И она снова стонала, раздираемая злостью, вожделением и стыдом.

Ей хотелось, чтобы он сгинул, исчез, провалился, сдох, умер…

И чтобы он сейчас погладил ее там, ниже, где давила веревка, вызывая жаркие волны по телу. Чтобы прижал к себе, вошел, взял, не спрашивая согласия…

Словно отзываясь на второе желание, он ее поцеловал — намеренно грубо, властно, прижимая к себе беззащитное гибкое тело, и простонал ей в губы:

— Ты прекрасна!

— Я вас ненавижу, — всхлипнула Мия. Она тяжело дышала, от возбуждения кружилась голова и мутились мысли. Кого она ненавидела в этот момент? Его за то, что он делал? Или себя за то, что получала удовольствие, сама того не желая?

Он навис сверху, взглянул в ее запрокинутое лицо, тоже тяжело дыша, и Мия вдруг поняла, что он едва сдерживается, чтобы не нарушить собственное слово. Столько голодного вожделения было в его взгляде, что ей стало жутко.

— Тебе нравится! — хрипло выдохнул он и снова едва ощутимо провел пальцами по ноге вверх от коленки, лаская кожу с внутренней стороны бедра. И остановился, чуть не дойдя до того места, где обвязка врезалась в нежную плоть.

— Нет!

Опровергая собственные слова, она чуть раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее. И громко застонала, потому что он потянул веревку вверх, болезненно и сладостно надавив на ту самую точку.