Марина Добрынина - Империя под угрозой. Для служебного пользования Страница 47

Бредовые идеи — они всегда быстрее толковых исполняются, наверное, потому, что их обдумывать не надо. И потому я, заметив приближающуюся по трассе легковушку, поджидаю ее приближения и с визгом бросаюсь к ней под колеса.

Водитель выкручивает руль влево, машину заносит, она вылетает на встречную полосу, разворачивается там и останавливается.

И тут я обнаруживаю, что сижу на асфальте, и тапки в разные стороны разлетелись, а рот открыт. Из машины на разборки никто не выходит, и потому решаю необходимым сходить проверить, что там случилось. Легковушечка смотрится вполне целой, только стекло ветровое треснуло, но водитель лежит грудью на руле и не шевелится. Что-то в сердце у меня кольнуло. Возможно, это были угрызения совести. А потому я открываю дверь с водительской стороны, включаю аварийку и занимаюсь осмотром раненого. Он все ж еще живой, просто разбил лоб об ветровое стекло и грудью сильно о руль треснулся. Аккуратненько вытаскиваю его с водительского сидения, перемещаю назад. Ну, звучит это легко, а на самом деле он довольно-таки тяжелый, да еще и ранен, что предполагает более осторожное, чем обычно, к нему отношение. Насколько могу, стараюсь снять болевой шок. Голова его почти цела, но вот несколько ребер сломаны. К сожалению, по заращиванию костей я не спец. Товарищу явно нужно в больницу. Что же, заедем и туда. Укрываю беднягу его же собственным чехлом с заднего сидения автомобиля, позаимствовав у него на время лежащую на соседнем сидении кожаную куртку, сажусь за руль. Осталась самая малость: вспомнить, что там такое нужно делать с машиной, чтобы она поехала.

Пока вспоминается, залажу рукой в бардачок. Нахожу там водительские права на имя Анексимова Алексея Михайловича 39 лет, наручники, календарик, отвертку и аккуратно завернутый в целлофан бутерброд с копченой колбасой. Не знаю, как даже описать возникшее в тот момент ощущение счастья — полного и безудержного. Дрожащими руками разворачиваю сокровище, вдыхаю божественный аромат мяса, чеснока и слегка зачерствевшего хлеба. Откусываю крошечный кусочек хлеба и жую его, жую, жую… Когда я прихожу в себя, нигде не видно даже крошек, и целлофан тоже какой-то подозрительно чистый. Вздыхаю тяжело-тяжело. Съедобного в бардачке ничего больше нет. Грустно. Тупо гляжу на права, на лицо, изображенное на них — хорошее такое лицо, волевое, строгое и замечаю, наконец аббревиатурку в правом нижнем углу — СИ, которая давным-давно означает уже сотрудника инквизиции.

Ну вот, — думаю, — коллегу угораздило покалечить. Но, с другой стороны, стало быть и номера у него на СИ зарегистрированы, а значит шансы доехать без помех у меня значительно повышаются. И какая же, все-таки педаль за что отвечает? Поворачиваю ключ зажигания. Машина резко дергается вперед и затихает. Сломалась, — думаю я, — но потом начинаю сомневаться — не мог же, в самом деле, лоб Алексея Михайловича наделать в автомобиле повреждения, мешающиеся последнему двигаться. Не мог, а значит, это я что-то не то делаю. Быстро темнеет. Водитель на заднем сидении тихонько стонет, и это радует — значит, жив. Но с другой стороны, это означет, что блокада моя противоболевая снимается. Вылажу из машины, иду к нему на заднее сидение. Склоняюсь над раненым, чтобы лоб ему хотя бы вытереть, и тут он открывает глаза. Сначала мутные такие, а потом я прямо-таки отшатываюсь — до того яростными они становятся. Того и гляди, снесет меня волной праведного гнева.

— Тихо, — говорю, — тихо, коллега, сейчас Вам станет легче.

Кладу пальцы ему на виски и стараюсь по максимуму быстро товарища усыпить. Ну, не так, как животных в клиниках, а просто, чтобы поспал. Ему это сейчас полезно, а мне объяснять ему, что я тут делала на дороге в халате и тапочках, не интересно. Слышу — задышал уже ровнее, успокоился.

Вновь сажусь на место водителя, закрываю изнутри все двери, и приступаю к процессу вождения. Сперва рывками, затем более спокойно, но машина двигается вперед. Постепенно руки вспоминают, каким образом переключаются передачи, ноги — на какие педали нужно в каких случаях нажимать. В общем, руки-ноги делают свое дело, а голова следит за дорогой и удивляется. Спасает еще и то, что машин на трассе практически не нет, а если какие и появляются, то я прижимаюсь к обочине и еду тихо-тихо.

Около указателя въезда в город я останавливаюсь. Раненый инквизитор тихо сопит на заднем сидении, дрожь в коленках почти улеглась. Следовало бы поразмыслить на тему того, что делать дальше. В принципе, повреждения организма водителя не настолько сильны, чтобы прямо-таки срочно вести его в госпиталь, может и потерпеть еще чуток, как никак сам Мастер за ним ухаживает, а вот что делать мне — пока неясно. Я так торопилась в город, что толком не обдумала, зачем мне это нужно. Конечно, хотелось бы добраться до дома, но путь не близок, а документы, как и одежда, остались в Тишине. Выбор у меня невелик: либо обратиться к коллегам в местную СИ, либо рвануть на реквизированной машине домой, благо заправка по правам СИ мне всегда гарантирована. Что лучше?

Итак, начинаем сначала. Что мы имеем? Нет, по-другому поставим вопрос: что мы не имеем? Еды, одежды, документов — этого у нас нет. Внешность наша (смотрюсь в зеркало) надо полагать, доверия тоже сейчас не вызывает. А есть у нас машина, которой мы неизвестно каким образом управляем, недобитый инквизитор и дикое желание пожрать, если, конечно, последнее можно отнести к активу.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей иду проведать раненого. Раз уж, скорее всего, в больницу я его сейчас не повезу, болячками придется заняться вплотную. Аптечка в машине имеется. Протираю спиртом измазанный подсохшей кровью лоб, проверяю голову. Да вроде все в порядке. Точно в порядке. Сотрясение, но легкое, ребро, оказывается, тоже сломано лишь одно. Счастливчик. И тут я ощущаю бешеную резь в желудке. Еще секунда, и я валяюсь на обочине с приступом рвоты. Съеденный бутерброд в спешном порядке покидает отвыкшее от подобной пищи тело. А жрать все равно охота. Где бы мне теперь здоровой пищи раздобыть?

Впрочем… Воровать нехорошо, но иногда допустимо. Вскрыв отверткой кабину стоящего возле кэмпинга грузовика, я запасаюсь термосом с горячей водой, двумя пирожками, пачкой вермишели быстрого приготовления и потертыми, но чистыми мужскими джинсами. Перетащив это добро с «свою» машину и отъехав на безопасное расстояние, я осознаю, что еду домой, в Темск, в управление.

Алексея Михайловича обезвреживаю не вполне безопасным, но эффективным способом. Только-только он начинает приходить в себя, я, беззастенчиво пользуясь его неустойчивым состоянием, кодирую его на восприимчивость простейшим командам и на всякий пожарный случай пристегиваю наручниками к двери.