Андрей Быков - Отряд зародышей Страница 49

— На! Смотри! — сунул я ему в лицо кровавый сгусток.

Горец отшатнулся, расширенными от ужаса глазами глядя на воющего у его ног соплеменника с окровавленным черепом.

Не в силах вынести жуткого зрелища, мои позеленевшие бойцы подались назад. Одуванчика, как наиболее впечатлительного, стошнило.

В наступившей тишине кто-то из пленных вдруг истошно заорал на моего «собеседника», тыча пальцем то в меня, то в лишившегося уже сознания от потери крови оскальпированного. Мгновение спустя заорали и все остальные. Раненный в грудь горец мрачно выслушал их, потом что-то резко выкрикнул на своём языке и, дождавшись, когда соплеменники умолкнут, повернулся ко мне.

— Я буду говорить, — почти без акцента, но с явной неохотой произнёс он, — Спрашивай.

— Вот так-то лучше, — кивнул я, — Итак, начнём. Для начала — как твоё имя?

— Шамис, — буркнул тот.

— А язык наш откуда знаешь?

— Три года в долине у деревенских работал, овец пас.

— Ладно, с этим понятно. Кто вас привёл? Кто вождь?

— Уже никто, — мрачно усмехнулся Шамис.

— Как это?

— Вон лежит… — Шамис подбородком указал куда-то мне за спину.

Я оглянулся. Шагах в десяти от меня лежал на левом боку, подтянув колени к самой груди, высокий и широкоплечий горец, одетый в поношённый чекмень. Голову его покрывала густая чёрная шевелюра кучерявых волос, и такая же борода скрывала лицо до самых глаз. Прямо под самой грудиной у него торчал наполовину ушедший в тело арбалетный болт. В общем, отвоевался мужик…

— А его как звать?

— Теперь уже всё равно, — криво усмехнулся Шамис, — тебе его имя ничего не скажет…

— Пусть так, — согласился я, — А чего вас сюда принесло? Чего хотели?

— Он сказал, — кивнул Шамис на мёртвого вождя, — что надо вам за неудавшийся набег на деревню отомстить. И за гибель наших братьев. Что это вы солдат из города позвали. А если вас не будет, то и солдаты не придут. И тогда можно будет уже и деревенских голыми руками брать.

— Понятно… Это он сам придумал? Или подсказал кто?

— Не знаю, — отвёл Шамис глаза в сторону.

— Что-то ты темнишь, парень. Не заставляй меня напрягаться.

— Я не знаю, — поморщившись, повторил Шамис, — знаю только, что у него гость был. Три дня назад. С дальних гор. Говорили долго. Потом гость обратно уехал. А Куншар, — Шамис кивнул на мёртвого вожака, — стал говорить о том, что скоро эта долина опять наша будет. Как у наших предков было. Но ваш пост надо уже сейчас убрать. И деревню потом захватить. Говорил, что до следующего года всё равно уже из города сюда никто не приедет. А потом уже долина точно наша будет.

— А с чего это он вдруг так решил? — поинтересовался я.

— Так ему гость сказал, — пожал плечами Шамис.

— Значит, говоришь, в следующем году, — я выпрямился во весь рост, — Ну, что ж, мне тебя больше спросить нечего. Вы все отправитесь сейчас в деревню, — обратился я к остальным, — Мы передаём вас местному старосте. Как он решит, так с вами и будет.

Озвучив своё решение, я отрядил трёх человек доставить пленных в посёлок. Да наказал им, чтоб попросили старосту прислать несколько подвод для перевозки убитых горцев за перевал. Ну, в самом деле, не нам же их похоронами заниматься! У них есть родственники, соплеменники… Вот пусть они по своим обычаям, согласно традициям и погребают павших «жигитов». А нам и своих забот хватает.

Дворянчика отправил на смотровую площадку менять Зелёного, пообещав, что скоро его тоже подменят, чтоб мог немного отдохнуть. Оклемавшемуся после увиденной картины скальпирования Одуванчику приказал готовить обед. Остальным дал время на отдых, чистку оружия и приведения себя в надлежащий внешний вид.

Спустя несколько часов, уже по послеобеденному времени, из посёлка прибыли десять повозок. Мужики, пригнавшие их, во главе со старостой, обошли уложенных посреди поляны убитых, только в затылках почесали да шумно повздыхав, принялись укладывать их на телеги.

— Слышь-ка, сержант, — подошёл ко мне староста, — с первого разу вывезти всех не получится.

— Да и хрен с ними, — отозвался я, — вторую ходку сделаете.

— Да оно-то понятно… Только — опасаются мужики. Ноне темнеет-то рано. Опосля второй ходки уже впотьмах в посёлок вертаться придётся…

— И что? — не понял я.

— Так это, — замялся староста, — а ежели они опять наскочуть?

— Не наскочут, — заверил я его, — Думаю, некому у них нынче наскакивать.

— Почему так? — засомневался старик.

— Ну, сам подумай. Было бы у них сегодня воинов больше, они бы все сюда пришли. А так, получается — собрали тех, что были, да и кинулись на нас. Так что сегодня сюда приходить просто больше некому.

— Ну, может быть, и так, — старик постоял, размышляя, потом добавил, — чего ж это они к вам полезли? Почему не к нам?

— Они сперва пост наш убрать хотели. Чтоб, значит, не мешали мы им на вас набеги делать. А заодно и за прошлый раз отомстить хотели… Я ж тебе пленных отправил? Вот их и поспрошай. Может, ещё чего интересного узнаешь.

— Ну, да… ну, да… поспрошаю, — покивал староста, — а потом мне чего с ними делать?

— Да что хочешь, — отмахнулся я, — Но я б на твоём месте выкуп потребовал. Хоть какая-то польза…

Пока мы с ним разговаривали, на телеги были погружены убитые (сколько поместилось), и скорбный караван тронулся в путь. Провожали мы их верхом, оставив в лагере только заметно прихрамывающего Грызуна. Да Дворянчика, после короткого отдыха вновь взобравшегося на смотровую площадку. Согласно утверждённой мной очерёдности, сегодня его день на площадке службу нести.

Переехав через перевал, мужики разгрузили телеги, сложив убитых прямо на склоне. После чего, вернувшись на пост, загрузили на телеги и перевезли на то же место и остальных. Всё это время мы дожидались их на перевале. Когда всё было закончено, я приказал Степняку и Полозу установить рядом с погибшими высокий шест, водрузив на конце плащ одного из горцев в виде флага. Этим я давал понять местным, где они могут забрать своих погибших соплеменников. Пока мы всё это проделали, на плато опустились густые сумерки. И только на перевале и по вершинам хребта ещё было достаточно светло.

В полном молчании проделали мы обратный путь. Похоже, парни мои начали понимать, что после победы наступает не только опьянение и гордость за себя, за то, что смог пересилить свой страх и выйти победителем в схватке. Но и осознание того, что твой противник пал именно от твоей руки. Именно ты решал его судьбу в тот момент, когда вспарывал ему живот своим мечём либо протыкал грудь копьём. И в этот момент осознания уже не важно, что убивал ты, по сути, защищая себя либо спасая своего товарища. И при этом ты точно знаешь, что в следующий раз, когда повторится подобное, ты сделаешь то же самое. Но сейчас ты как бы сочувствуешь убитому тобой врагу. И даже желаешь ему более лучшей доли там, в ином мире. Поэтому, наверное, и принято у профессиональных солдат во всех известных мне землях с уважением относиться к телам павшего в битве противника, кем бы он ни был.