Павел Комарницкий - Исполнитель Страница 5

— … А здешний пан Якуб Брановецкий о ту пору женился на немке, из самого Бреславля. Высокая, худая, и нашего брата — что чеха, что поляка, что мазова со словаком — не любит крепко. Сам-то пан смолоду был ничего, вспыльчив, да отходчив. Мужики вспоминают — бывалоча, рассердится, вспыхнет как порох, и ну всех подряд пороть. А то поскачет с челядью в местечко, жидов наловит да и устроит им суд вроде как. «Пошто, говорит, Христа распяли? Отвечайте, сволочи!». А что они ответят, скорняки да портные? Ну и велит им сечь друг друга во славу Господа нашего — сами, слышь, друг друга, вот потеха-то… А назавтра другой человек — улыбается, мол, не держите зла на шутку, и дарю вам недоимку, сапоги за то целуйте…

Первей слушал, кивая. В ту пору он ещё не перестал удивляться, насколько точно всё знает Голос Свыше, ведущий его. Всё так и было сообщено — буен, необуздан и самодур, но смолоду был лучше и порой совершал не совсем поганые поступки.

— … Это немка его испортила, Эльза та треклятая, — продолжал повествование Янек, ёрзая на сиденьи — затёк зад, очевидно… — Ну и пить стал без меры, это тоже… Причём, слыш-ка, что удумал: протянет верёвку поперёк дороги, слезай, приехали… Если благородный человек, тащит к себе в замок, пей-гуляй, пока пан не отпустит… Так-то соседи с ним и знаться перестали — зарубит ещё во хмелю…

— А если простой мужик попадётся? — спросил Первей.

— Ну… тогда как Бог даст. Может, чарку нальёт да сплясать заставит, а то сапоги вылизать велит…

Рыцарь сочувственно поцокал языком.

— Нелегко вам живётся тут, как погляжу.

— А где мужику легко, добрый пан? Да мне-то ладно, я за монастырём приписан…

— А как панёнок у него? — внезапно переменил тему Первей.

Янек поперхнулся. Помолчав, осторожно спросил.

— Пан рыцарь знает молодого пана Зигфрида?

— Сам не знаю. Однако слава далеко идёт, — прищурился рыцарь.

Возчик оглянулся так, будто за ними по пятам рысила стая волков.

— Не к ночи будь помянут он, тот паныч Зигфрид, да не обидится на меня пан рыцарь за такие слова. Не ангел папаша его, и мамаша ну чисто змея, да только оба они уже сыночка боятся вроде как. А ведь всего-то тринадцать годков… Мужики здешние крестятся да молятся по ночам — что-то будет, когда вырастет молодой панёнок…

Первей усмехнулся. Всё правильно, всё верно… Вероятно, молитвы местных поселян были таки услышаны.

И потому он здесь.

Дорога между тем углубилась в чащу, солнце, понемногу клонившееся к закату, скрылось за верхушками деревьев, и под лапами тёмных елей, подступавших к самой обочине, уже копился сумрак. Где-то заорал ворон, зловеще захохотала невидимая лесная птица. Возчик, придавленно втянув голову, замолк, и только негромкий скрип плохо смазанных колёс нарушал теперь настороженную тишину леса. Да уж, подумал Первей, только люди определённого склада могут жить в чаще ельника…

— Ну вот и замок, — вполголоса произнёс Янек, ещё сильнее втягивая голову в плечи.

Да, открывшееся взору строение могло с полным правом носить титул замка, а не просто укреплённой усадьбы. Четыре угловых башни под остроконечными свинцовыми кровлями щерились узкими бойницами, в серых стенах ни одного наружного окна… Даже мост через худосочный лесной ручей, огибающий замок, был не простой, а подъёмный, на цепях, уходивших в недра коренастой надвратной башни. Должно быть, в памяти строителей этой обители ещё свежи были страшные дни монгольского нашествия. Во всяком случае, без артиллерии этот замок не так просто взять даже полку королевских кирасиров.

И над всем этим возвышался самый что ни на есть настоящий донжон. Тот самый, так явственно увиденный Первеем в своём вещем сне.

Подъёмный мост начал неспешно, со скрежетом опускаться, тяжело лёг на гранитный предмосток, звякнув цепями. Ворота, напротив, распахнулись на удивление бесшумно — вероятно, петли бронзовые, мельком подумал рыцарь. С лязгом поползла вверх решётка. Первей усмехнулся. Сразу видно, тут живут открытые и весёлые люди…

Повозка нырнула в низкий зев надвратной башни, как в глотку великана, и очутилась в узком ущелье внутреннего двора, выложенного каменными плитами.

— Тпррр, стоялые! — скомандовал возчик, натягивая вожжи и оглядываясь. Откуда-то из недр замка звучал бубен, нестройно ревели песню пьяные голоса — слова разобрать было невозможно.

— А, Янек… — к вознице подошёл седоусый коренастый человек. — Привёз?

— Ну неужто просто так приехал? — бледно улыбнулся Янек.

— А это кто? — человек, судя по манерам, не то дворецкий, не то ключник, разглядывал Первея, как разновидность груза.

— Попутчик… О, здравствуйте, высокородная пани! — возчик согнулся в поясном поклоне.

Высокая дама, затянутая в чёрное, стояла на пороге, разглядывая новоприбывших цепкими холодными глазами. Ходить в чёрном при живом муже…

— Здравия желаю, достопочтенная пани Брановецкая! — вежливо склонил голову рыцарь. — Позвольте представиться — Бронислав Яблонский, странствующий рыцарь, прежде состоявший на королевской службе.

Достопочтенная пани скользнула глазами по лицу и ногам рыцаря, и взгляд её чуть смягчился.

— Не думаю, что после Кракова или Варшавы вас вдохновит эта дыра, пан Яблонский, но тем не менее рада приветствовать гостя.

Дверь, явно ведущая в подвал, окованная ржавыми железными полосами, с лязгом распахнулась, являя дневному свету колоритную фигуру — одетый в роскошный, но порядком засаленный наряд могучий мужчина с оплывшим от пьянства лицом, заросшим неухоженной бородой.

— А-а, Янек, чтоб твою матушку черти в аду сношали без продыху! Привёз?

— Так есть, ясновельможный пан!

— А это кто? — ясновельможный пан перекатил мутные буркалы на рыцаря.

— Добрый день, пан Брановецкий. Моё имя Бронислав Яблонский…

— А-а, благородный пан рыцарь! — медведем взревел пан Брановецкий. — Рад приветствовать! Эй, Брашек, неси-ка серебряную чару пану рыцарю! Прошу к столу!

— У вас какой-то праздник? — вежливо улыбнулся Первей.

— А у меня всегда праздник! Это вот у неё, — тычок рукой в сторону супруги, — каждый день траур!