Юрий Нестеренко - Дар Страница 5

— Ты получишь полное помилование. И столько золота, сколько сможешь унести.

— С вашей стороны было очень предусмотрительно переломать мне кости. Теперь я точно не смогу унести много.

— Я пришлю тебе лучшего лекаря.

— Работу одного твоего палача не исправить и десяти лекарям.

— Это не мой палач. Инквизиция подчиняется напрямую Святейшему Престолу. Я лишь формально утверждаю приговоры, — произнес архонт и тут же одернул себя: с чего это он должен оправдываться перед осужденной еретичкой?

— Так ты у нас ничего не решаешь? И при этом пытаешься давать мне какие-то обещания? Как ты можешь отпустить меня, если сказано: «Ворожеи не оставляй в живых»? Перепишешь Писание?

— В эту самую минуту, — глухо поведал архонт, — городской архив горит в огне. В том числе и все материалы по твоему делу. Конечно, потом ты должна будешь покинуть город. Но у тебя будет достаточно золота, чтобы обосноваться в любом другом месте.

— Так-так… Значит, ты все рассчитал. Ты, наверное, даже знаешь, сколько золота стоит каждая минута на дыбе. Каждая раздробленная кость и каждый вырванный ноготь. Знаешь? Лично составлял калькуляцию? Подойди ближе, архонт! Неужели ты так боишься меня даже сейчас, когда я едва могу шевелиться в этих цепях? Подойди и посмотри на меня! Ты знаешь, сколько мне лет? Или ты просто не глядя подмахнул пергамент?

— Двадцать шесть, — тихо ответил правитель. Он всегда относился к своим обязанностям добросовестно и был знаком с материалами дела. Сейчас она выглядела безобразной старухой, но на самом деле ей было двадцать шесть. И еще полгода назад она была красавицей.

— И каким же золотом ты надеешься расплатиться за это? — единственный глаз окатил его ледяным презрением. Затем узница отвернулась и замолчала.

— Не думай, что мне легко, — сказал правитель. — Вступая в сделку с нечистой силой, я навеки гублю свою душу! Это похуже, чем истерзанное тело…

— А знаешь ли ты, что стало за эти месяцы с моей душой?! Когда-то я верила в добро и красоту, в человеческий разум и во всю прочую высокопарную чушь. Теперь в моей душе не осталось ничего, кроме ненависти. И этого последнего тебе у меня не отнять.

— Да, я понимаю. Ты ненавидишь инквизиторов. Ненавидишь меня. Но подумай о тысячах горожан, которые ни в чем не виноваты. Подумай о таких же девушках, как ты, которые достанутся на потеху варварам…

— Эти твои невинные горожане и горожанки написали на меня донос. Лжесвидетельствовали в суде. И с удовольствием, как они уже делали не раз, пришли бы полюбоваться, как меня заживо сожгут на костре во имя Спасителя, любящего и милосердного. Так вот пусть он их и спасает. Во всяком случае, иное с его стороны будет свинской неблагодарностью — вы ведь уже принесли ему больше человеческих жертв, чем самому кровожадному языческому богу!

Архонт долго молчал. Затем решился.

— Хорошо, — сказал он. — Утоли свою ненависть. Обрушь чуму на город.

— Что-что? Видишь ли, после того, как мне проткнули ухо железной спицей, я стала плохо слышать.

— Все ты слышала! С моей стороны условия прежние. Но пусть жертвами твоего колдовства станут не варвары, а горожане.

Кажется, впервые с начала беседы узница была озадачена.

— Но… тебе-то зачем это надо? — пробормотала она.

— Город падет. Это неизбежно. Тогда варвары убьют мужчин, изнасилуют женщин, угонят в рабство детей. Уцелеют считаные единицы, да и тем останутся разграбленные развалины. С другой стороны, даже во время самых страшных эпидемий чумы гибнут не все. Может, половина, в худшем случае две трети. А варвары не осмелятся войти в чумной город. Они убегут от наших стен, не тронув ни единого черепка.

— Меньшее зло.

— Да.

— Вижу, ты действительно все рассчитал… Кроме одного. Если бы я могла это сделать, уже бы давно сделала! Но я уже сказала — я никого не убивала. Я невиновна.

— Ты напустила порчу на своих соседей и их гостей!

— Вольно ж им было экономить на свадебном пиршестве и покупать несвежую рыбу. Я тут ни при чем.

— Ты же сама в этом призналась! Влекомая чувством зависти…

— Архонт, ты действительно настолько глуп? Я бы очень хотела послушать, в чем признаешься ты, если с тобой проделать хотя бы четверть того, что добрейшие служители вашей веры делали со мной!

Правитель не нашелся что ответить. Эта ведьма действительно очень упорно стояла на своей невиновности. Обычно еретики раскалываются уже на первом допросе, максимум на втором. Она продержалась несколько месяцев. Хотя в конце концов все-таки призналась. Ее должны были сжечь еще несколько дней назад, но из-за нападения варваров всем стало не до этого.

— Но ведь ты действительно отвергаешь истинную веру, — произнес архонт наконец.

— У вас под стенами сейчас стоят десятки тысяч тех, кто ее отвергает. Как по-твоему, сколько из них умеют насылать чуму?

— Я… я не знаю, — пробормотал архонт. — Может быть, ты пытаешься набить себе цену. Может быть… может, говоришь правду. Но у меня нет выхода. И у тебя тоже. Мое предложение ты знаешь. Сделай, как я сказал, — и ты получишь свободу и богатство. Если же нет — ты приговорена к смерти и будешь сожжена на костре. На это у нас времени еще хватит.

— Мой приговор сгорел, не так ли? — криво усмехнулась узница.

— В условиях военного положения мне ничего не стоит выписать новый. Да и потом, какое значение имеют все эти формальности, если мы всё равно все погибнем?

— В самом деле. Но, к нашему общему сожалению, — она вновь продемонстрировала в усмешке выбитые зубы, — я не могу наслать чуму на город. Действительно не могу.

— Тогда зачем ты спорила со мной? Почему не сказала сразу?

— У тебя плохо с памятью, архонт. Я сказала об этом пять месяцев назад. Но мне почему-то не поверили.

— Я и сейчас тебе не верю.

— Дело твое.

— Тебя сожгут. Сегодня же.

— Меня сожгут за то, что я не умею напускать порчу? Воистину, логика никогда не была вашим сильным местом.

И вновь правитель не нашел что ответить. Он молча повернулся и направился к выходу.

— Эй, архонт!

— Да? — Он обернулся на пороге каземата, несмотря на совсем уж панибратское обращение. Он, впрочем, и не ждал, что она станет звать его «светлейшим».

— Подумай все-таки логически. Если бы я могла сделать то, о чем ты просишь, зачем бы я стала отказываться? Твое предложение весьма соблазнительно со всех точек зрения, включая мою месть. И уж оно явно соблазнительней, чем костер. Какая у меня может быть причина — кроме той, что я невиновна?

— Не знаю. Может быть, твоя ненависть настолько сильна, что тебе непременно нужно погубить весь город без остатка. Даже ценой собственной жизни.