Нил Гейман - Американские боги Страница 53

По черной лестнице они поднялись в кухню, выдержанную в коричневых и белых тонах. Помещение выглядело строгим и респектабельным, но обстановку в кухне, на взгляд Тени, последний раз меняли в 1920 году. Однако у стены тихонько гудел сверхсовременный холодильник «Кельвинатор». Открыв дверцу холодильника, Шакал поставил на полку кюветы со срезами селезенки, почек, печени и сердца. С другой полки он взял три коричневые бутылки. Открыв дверцы шкафа с матовыми стеклами, Ибис достал оттуда три высоких стакана, потом жестом указал Тени садиться к кухонному столу.

Разлив пиво, Ибис протянул один стакан Тени, другой Шакалу. Пиво было вкусное, горькое и темное.

– Хорошее пиво, – похвалил Тень.

– Мы сами его варим, – сказал мистер Ибис. – В старые времена пиво варили женщины. У них это лучше получалось, чем у нас. Но сейчас нас тут только трое. Я, он и она. – Он указал на маленькую коричневую кошку, крепко спавшую в кошачьей корзинке в углу комнаты. – Вначале нас было больше. Но Сет оставил нас и отправился исследовать новые земли. Лет двести, что ли, назад. Должно быть, так. Мы получали от него открытки из Сан-Франциско в девятьсот пятом, потом в девятьсот шестом. А после ничего. А бедный Гор… – Он умолк и со вздохом покачал головой.

– Я вижу его иногда временами, – сказал Шакал. – По дороге к клиенту. – Он отхлебнул пива.

– Я отработаю свое проживание, – сказал Тень. – Пока я буду здесь. Скажите, что нужно делать, я это сделаю.

– Мы найдем вам работу, – согласился Шакал.

Маленькая бурая кошка открыла глаза и, потянувшись, встала. Неслышно пробежав несколько шагов по кухне, она потерлась головой о ботинок Тени. Опустив левую руку, тот почесал ей лоб, за ушами и загривок. Исступленно выгнув спину, кошка запрыгнула ему на колени, встала передними лапами на грудь и холодным носом коснулась его. Потом она свернулась у него на коленях и немедленно заснула. Тень не удержался и ее погладил: мех у нее был гладким и теплым, да и вообще тяжесть живого зверя на коленях подействовала на него умиротворяюще. Кошка вела себя так, словно была в самом надежном месте на свете, и Тень это утешило.

От пива приятно гудела голова.

– Ваша комната на самом верху, на последнем этаже, возле ванны, – сказал Шакал. – Одежда вам приготовлена и должна висеть в стенном шкафу – сами увидите. Думаю, сперва вам захочется принять душ и побриться.

Так Тень и сделал. Он принял душ, стоя в литой чугунной ванне, побрился, несколько нервозно, опасной бритвой, которую одолжил ему Шакал. Бритва была непристойно острая, с перламутровой рукоятью. Тень предположил, что обычно ею сбривали последнюю щетину покойникам. Он никогда не пользовался опасной бритвой раньше, но сейчас даже не порезался. Смыв пену для бритья, он поглядел на свое отражение в засиженном мухами зеркале ванной. Все его тело покрывали синяки: свежие синяки на груди и руках накладывались на старые, наставленные Сумасшедшим Суини. Из зеркала на Тень недоверчиво поглядели собственные глаза.

А потом, словно кто-то другой дернул его руку, он поднял опасную бритву и приложил к горлу открытое лезвие.

Это был бы выход, подумал Тень. Легкий выход. Если и есть кто-то, кто способен принять такое как должное, просто подтереть лужу и позаботиться об останках, а потом зажить как ни в чем не бывало, это те двое гробовщиков, что сейчас пьют внизу пиво. И никаких больше забот. Никакой больше Лоры. Никаких тайн и заговоров. Никаких кошмарных снов. Только мир и тишина и вечный покой. Один чистый порез – махнуть от уха до уха. Большего и не понадобится.

Он стоял, держа бритву у горла. В том месте, где лезвие касалось кожи, появилось крохотное пятнышко крови. Он даже не заметил, как порезался. «Видишь, – сказал он себе и почти почувствовал, как кто-то шепчет эти слова ему на ухо. – Это не больно. Лезвие слишком острое, чтобы причинить боль. Я не успею даже понять, а меня уже не станет».

Дверь в ванную на несколько дюймов приоткрылась, ровно настолько, чтобы маленькая коричневая кошка просунула голову в щель и любопытно спросила:

– Мр?

– Эй, – сказал кошке Тень. – Я думал, что запер дверь.

Сложив опасную бритву, он оставил ее на краю раковины, промокнул крохотный порез комком туалетной бумаги. Потом обернул вокруг талии полотенце и вышел в соседнюю спальню.

Как и кухню, его спальню, похоже, обставили в двадцатых годах: подле комода и напольного зеркала стояли рукомойник и кувшин. Кто-то уже выложил для него одежду на кровать: черный костюм, белую рубашку, черный галстук, белое нижнее белье, черные носки. На персидском коврике у кровати стояла пара черных ботинок.

Тень оделся. Все вещи, пусть и не новые, были отменного качества. Интересно, кому они принадлежали раньше?

Надел ли он носки покойника? Займет ли он место умершего? Тень взглянул в зеркало, проверить узел галстука, и ему показалось, что отражение улыбнулось ему и притом сардонически.

Теперь немыслимо было даже подумать о том, как он только что едва не перерезал себе горло. Пока он поправлял галстук, отражение продолжало ему улыбаться.

– Хей! – проговорил он. – Ты знаешь что-то, чего не знаю я? – И тут же почувствовал себя глупо.

Со скрипом приоткрылась дверь, и, проскользнув между дверью и косяком, маленькая кошка прошлась по комнате и беззвучно вспрыгнула на подоконник.

– Послушай, – сказал ей Тень. – Я помню, что закрыл за собой дверь. Я знаю, что я ее закрыл.

Кошка поглядела на него с интересом. Глаза у нее были темно-желтые, цвета янтаря. С подоконника она спрыгнула на кровать, где свернулась клубком и заснула: ни дать ни взять – мохнатый пирожок на старом покрывале.

Оставив приоткрытой дверь спальни, чтобы кошка могла выйти и чтобы проветрить немного комнату, Тень спустился вниз. Ступеньки скрипели и ворчали, когда он наступал на них, протестуя против его веса, словно тоже хотели, чтобы их просто оставили в покое.

– Проклятие, а вы недурно выглядите, – приветствовал его Шакал, который ждал у подножия лестницы, облаченный в черный костюм, похожий на костюм Тени. – Когда-нибудь водили катафалк?

– Нет.

– Все на свете когда-нибудь бывает в первый раз, – сказал Шакал. – Он припаркован у парадного входа.

Умерла старая женщина. Звали ее Лайла Гудчайлд. Крестница под Рождество, не мог не подумать Тень. По указанию мистера Шакала он внес вверх по узкой лестнице в спальню складную алюминиевую каталку и развернул ее возле кровати. Тень вынул прозрачный синий полиэтиленовый пакет и, разложив на кровати покойницы, открыл молнию. На Лайле была розовая ночная рубашка и стеганый халат. Подняв хрупкое и почти невесомое тело, он завернул его в одеяло и уложил в мешок. Закрыл молнию и перенес на каталку. Пока Тень занимался всем этим, Шакал разговаривал с очень старым мужчиной, который при жизни Лайлы Гудчайлд был ее мужем. Или точнее, Шакал слушал, а старик говорил. Когда Тень закрывал молнию на миссис Гудчайлд, старик распространялся о том, какие неблагодарные у них дети, да и внуки тоже, впрочем, это вина не их, а родителей, ведь яблочко от яблоньки недалеко падает, он-то думал, что лучше их воспитывал.