Александр Мазин - Возвращение ярла Страница 60

Главный очаг веселья – длинный домина без окон. Снаружи – несколько утративших способность к передвижению тел. И – не только утративших. На снятой с колес телеге очень выразительно подергивалась чья-то бледная задница в «вилке» из таких же бледных ног, задранных кверху.

Жизнь била ключом. Несколько теней под стеной сарая что-то жрали, шумно чавкая. Санёк подумал бы, что – свиньи, если бы одна из теней не затянула вдруг грустную песню… Похоже, на французском.

Удивляться было неуместно, да и некогда.

Санёк и Алёна, держась по возможности в тени, покинули поселок и выбрались на берег фьорда.

На берегу воняло рыбой и в изобилии сушились сети.

На чуть более светлом фоне неба отчетливо выделялась зубастая драконья голова. Санёк где-то читал, что в мирной обстановке такие головы полагалось снимать, но эта, вероятно, была несъемной.

Эх, драккар бы угнать!

Но не с их «экипажем». Надо искать что-то попроще.

Подходящая посудина нашлась. Как раз такой четырехвесельный парусник, на котором Санёк проходил обучение. Имелся в наличии и парус. Свернутый аккуратно и сухой. Последнее – немаловажно. Мокрый раза в три тяжелее.

Весел при паруснике не было, но рядом имелась целая весельная стойка, так что Санёк быстро отыскал подходящие…

– Вог ю ду хер?

– Сам ты хер… – пробормотал Санёк.

Абориген, мать его кошкина бабушка. Вот же не сидится!

Санёк спрыгнул на берег, положил руку на нож…

Убивать не хотелось, но – придется. Лишь бы не заорал…

– Гуа боч, трэл! – сердито крикнула Алёна.

И к немалому Санькиному удивлению, абориген безропотно двинул восвояси.

– Это раб, – пояснила Алёна. – Они тут зашуганные. Мы тоже такими станем, если поймают и не убьют.

– Не поймают, – пообещал Санёк. И скомандовал: – Лезь в лодку. Уходим, пока кто-нибудь еще не появился. Весла прими.

Распутав канатик из узкой толстой кожи, Санёк оттолкнул лодку…

Минут через пятнадцать совместной гребли (Алёна, умница, управлялась с веслами как заправский гребец) они отошли достаточно, чтобы Санёк счел: с берега их уже не разглядят. Только тогда он рискнул бросить якорь и заняться парусом…

Глава 32

Игровая зона «Мидгард». Тьюториал «Возвращение ярла». Предательница

Замотав голову окровавленной тряпкой и напялив сверху шлем убитого парня, Фёдрыч завернулся в плащ, прихватил тяжеленький щит и поспешил к хутору.

В ворота вошел соблюдая все правила маскировки. С его квалификацией убить местного вояку он мог только из-за угла или неожиданным ударом.

Изобразить раненого, подманить поближе – и прикончить. Скажете – подло? Фигня. На войне подлостей не бывает: только военная хитрость.

Ввалился, пошатываясь, опираясь на копье, как на посох.

Псина затявкала. В дверях появилась Крашена.

Увидав скособоченную фигуру, окровавленную тряпку, крикнула что-то по-здешнему, кинулась помогать.

Из дома больше никто не появился. Это радовало. Майор опустил щит, которым на всякий случай прикрывал нижнюю часть лица…

Узнала, изменщица. Ишь как личиком переменилась.

Не спеша, Фёдрыч закинул щит за спину, воткнул в землю копье и сдернул с лица бурую от крови тряпку.

– Ну пойдем, что ли, красава, поговорим о делах наших скорбных, – произнес Фёдрыч, ухватив женщину за ворот и не позволив рухнуть в ноги. Хорош, нападалась уже.

Завел в дом, захлопнул дверь, подпер изнутри копьем.

Ишь как перепугалась, Крашенушка. Личико бледное-бледное.

В кроватке заворочался, закряхтел малыш. Не проснулся. Хороший мальчик. Спокойный.

– Никитушка… – хрипло проговорила женщина.

Хотела еще что-то сказать, оправдаться, но слова, видно, не шли. Горло от страха сводило.

И тогда поступила по бабьему инстинкту, самому простому, исконному. Принялась раздеваться.

Фёдрыч молчал. Смотрел. Не говорил ни слова.

А что он мог сказать? Шел сюда, понятия не имел, что делать будет. Убить женщину, да еще – с грудным дитём? Наверное, он может. В жизни всякое бывало. Пальнуть тебе в живот или гранату под ноги кинуть – это и ребенку под силу. Тогда не до выбора. Или ты убьешь, или – тебя. Но вот так, хладнокровно, обдуманно… Однозначно – нет. Ну предала. И что? А то Фёдрыча по жизни не предавали. Особенно бабы. Вон жена первая… Через полгода после свадьбы с солдатиком-срочником застукал. Солдатик, щенок, лужу напрудил, когда старший лейтенант Федоров его за шкирку из квартиры волок. Правильно, кстати, обоссался. Иначе Фёдрыч его вполне и прибить бы мог. А за что? Подогнали щенка стиральную машину подключить, а тут – баба. Молодая. Красивая. Блондинка. Орала Фёдрычу вслед, что, мол, невиноватая она. Солдатик, дескать, сам. Типа снасильничал… Счас!

Сначала «насильника» выкинул – из подъезда во двор. Велел: стоять смирно! Вернулся – и женушку следом. Тоже в чем мать родила. «Продолжайте, – сказал. – Пусть людям тоже радость будет».

Жена потом долго обратно просилась. К командиру части ходила… Звонила, мол, бес попутал и всё такое. Сама не понимаю, зачем…

Вот и Фёдрыч не понимал. Но – выгнал.

И сейчас тоже не понимал. Но – взял. Предложенное.

Выглянув предварительно в окно: не идет ли кто из дружков почившего юноши.

Было жарко. У Фёдрыча всегда на адреналине желание обострялось. Не у него одного.

Крашена орала, как кошка в сезон. Хороша баба! А когда вот так, раскинувшись да выгнувшись навстречу: еще! Слов нет.

Слов и не было. У Фёдрыча.

А у Крашены – нашлись. Хорошие слова, правильные. Мол, ты уйдешь, а мне здесь – жить. И сыночек махонький… Это ты – добрый, а эти даже своих младенцев, которые не приглянулись, или когда еды мало, зимой в лес выносят. Волкам на поживу.

А парень тот, за которого ты переживал, он крут оказался. Его в яму кинули, к другим полоняникам, а он одного полоняника убил, а потом…

Фёдрыч слушал и не верил. Санёк? Не может быть!

А вот и может. Пока сюда ехали, Грим Желтобородый всю дорогу о том рассказывал. И восхищался. Мол, в последнем походе Гимли Мешок Пальцев самого ярла спас, щитом прикрыл, а тут какой-то безоружный вьюнош взял да и зарубил Гимли его же собственным топором. Такого парня, не будь на нем крови, он, Грим, на месте ярла принял бы в хирд без проверок и прописок…

Фёдрыч слушал вполуха. Главное он узнал. Санёк жив и сумел удрать. Остальное – неважно. Теперь надо отсюда валить. Да побыстрее. У майора не было ни малейшего желания убивать еще кого-то. А уж тем более дать убить себя. А свои шансы на выживание в случае непосредственного контакта с противником майор оценивал как близкие к нулю.