Андрей Стерхов - Тень кондотьера Страница 63

– Чего волком глядишь? – хмыкнул я. – Сам во всём виноват.

Сообразив звериным своим чутьём, что суматошиться не стоит, Дыг сонно потёрся щекой о плечо, поднял с пола пластиковую бутылку с водой и сделал несколько жадных глотков. Потом плеснул на лицо и хрипловатым голосом сказал:

– Не надо меня лечить, дракон. Пришёл убивать, убивай.

– Это всегда успею, дело не хитрое, – заверил я. – Ты вот скажи мне сперва, чего тебе в жизни не хватало?

– Не понял. Что имеешь в виду?

– А то самое. Молодой, умный, собой хорош. Лера вон в тебе даже рефлексирующего мечтателя разглядела. Зачем в перевёртыши подался? Да ещё в такие суровые? Скажи, зачем Ашмрагира вызвал? Ведь, наверняка, не из глупой любознательности. Что-то ведь подтолкнуло. Что-то серьёзное. Скажи, не разочаровывай. Любопытно до ужаса.

Дыг будто не услышал меня, вновь приложился к бутылке и покосился с тоской на плотно закрытое окно. За стеклопакетом виднелась решётка. Шансов у парня не было никаких абсолютно.

– Слушай, – не оставляя надежду вызвать его на откровенной разговор, не унимался я, – а может, тебя всегда к этому тянуло? Может, ты по жизни садист? Скажи, кошек в детстве убивал? Лягушек резал? Ржал, дёргая девчонок за косички? А? Чего молчишь? Слышал, уже загрыз человечка во время салюта. Ну и как оно? Вставило?

Видимо, последним вопросом ткнул я в больное место. Оборотень дёрнулся как от удара и глянул на меня свирепо:

– Не человеком он был, тварью последней. Малолеток под уродов подкладывал, герыч пацанам толкал. Только в путь толкал. На том и поднялся. Стариков голоса на корню скупил, в депутатах бабло пилил народное, жировал. Мерзота.

– Ух, ты, – искренне удивился я и его аргументам и тому оскорблено-возмущённому тону, каким они были изложены. – Да ты у нас, Володя, оказывается, из идейных товарищей будешь. Интересно-интересно. Что ж это у нас получается? Получается, невмоготу тебе стало видеть – как там у Вильяма нашего Шекспира? – "торжество неправой силы и достоинство, что ввергли в нищету". Так? И чтобы, значит, бороться с подобным несправедливым положением вещей, заключил ты договор с дьяволом. Так? Но ты ведь у нас в этом блокбастере хороший парень, поэтому настоял, чтобы в договор включили десять заповедей. Вернее – девять. Все, кроме "Не убий" Я верно мыслю? Вижу, что верно. А ты слышал, что убивать тоже не есть хорошо?

Бог весть, какой там тумблер у него в голове в следующую секунду переключился, но только уставился Дыг на меня невидящим взглядом, и пошёл выговаривать как пописанному с горячечной убеждённостью фанатика, но при этом – и как это в нём совмещалось, не знаю – с замогильным бездушием голосового движка:

– Ведаю я, жжёт святой огонь и убийца в град Христа не внидет. Его затопчет бледный конь, и царь царей возненавидит. Но только смешны мне эти суровые вердикты. Кто придёт ко мне и с верою скажет: убить нельзя, не убий? Кто решится первым бросить камень? Нет меры, нет различия. Почему по закону убить хорошо и даже нужно, для идеи – невозможно? Кто мне ответит?

Спросил и уронил голову на грудь, будто не в силах был больше смотреть на глупого и наивного меня. А я, поражённый и ошарашенный, покачал головой:

– Кто, говоришь, ответит? Да хотя бы и я. И вот что я отвечу. Убивать для идеи – грех. По закону – вообще-то, тоже, поскольку закон – это тоже идея. Нельзя человека на идею менять. Человек он тёплый, его любить нужно. Ну, или хотя бы уважать. В крайнем случае – терпеть. До тех пор терпеть, пока в нём есть хоть что-то человеческое. И ещё скажу: праведного способа убивать не существует. Все в свой черёд ответим. И я отвечу. Так-то вот.

Хоть и не смотрел на меня в ту минуту оборотень, но ни словечка из моего ответа не пропустил, и с тем же неубедительным темпераментом ожившего зомби в свой черёд изрёк:

– Говоришь, дракон, нужно любить человека. А если нет в сердце любви? Говоришь, нужно его уважать. А если нет уважения? Я был на границе жизни и смерти, к чему мне слова о грехе? Я могу сказать про себя: "Я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть". Где ступает ногой этот конь, там вянет трава, а где вянет трава, там нет жизни, значит, нет и закона. Ибо смерть – не закон.

В этих его сумрачных, не слишком понятных для меня словах промелькнул, как мне показалась, намёк на причину его страшного решения. И, зацепившись крепко за эту нечаянную оговорку, я поинтересовался осторожно:

– Насколько понял, ты за край заглянул? Туда, где так много всего ничего? Да? И что же у тебя такое было, если не секрет? Саркома лёгких? Диффузная лимфома? Лейкемия? Или просто суицидное состояние духа, вызванное непереносимой лёгкостью бытия?

Спрашивал я, не слишком надеясь на ответ. В такие сферы даже своих редко пускают, не то чтобы чужих. Однако Дыг ответил. Ответил без каких либо без подробностей, очень туманно, но всё-таки дал понять, что мыслю я в правильном направлении. Сказал он так:

– Прав ты, дракон, заглянул я за край. Заглянул и понял: единственный способ не потерять надежду – это обрести свободу.

Дескать, вот так вот, и думай что хочешь.

– Выходит, – проговорил я после небольшого раздумья, – променял ты, Володя, по причине страшной болезни бессмертие души на долгую жизнь звереющего сознания. Что ж, это нормальная сделка. Жизнь – это всё-таки жизнь. Как ни крути. Пусть и в шкуре волка. А что? В шкуре волка всяко теплей, чем в тулупе козла. Да? К тому же, дурных людишек истреблять – что может быть слаще? Не правда ли?

– Не люди мои враги, система – мой враг, – услышав в словах моих иронию (я её особо и не скрывал), возразил оборотень. – Система порождает зло, и борется с ним его же методами. Система – главное зло. Систему нужно уничтожить. Потому и нужна мне Сила, много Силы.

– Знакомая песня. А мысль, что систему можно без крови улучшить, не допускаешь?

– Систему, дракон, улучшить нельзя, её можно только уничтожить. И ты об этом знаешь лучше меня.

– Тебе сказать, что я знаю? Тот, кто борется с системой, становится частью системы – вот что я знаю. Так уж эта система хитро устроена. Ладно, бог с ней, с системой. Ты лучше скажи, на меня-то зачем дёрнулся? Я, по-твоему, тоже винтик системы? Ты что, Володя? Я же золотой дракон. Я вообще не при делах.

– В том-то и дело, что золотой. Золотой дракон есть порождение зла и зло в чистом виде. Ежегодно умерщвляющий семерых праведников должен быть наказан. Должен и баста.

Я сначала опешил, а потом недоумённо замотал головой:

– Стоп, стоп, стоп, кто это тебя сказал, что я праведников умерщвляю? Ты чего? С ума сошёл? Как раз наоборот – конченых грешников. У любого, кто в теме, спроси. Тут тебя, Володя, кажется, вокруг пальца провели. Не кажется – точно. Как пацана.