Олег Верещагин - Garaf Страница 65

Тот кивнул, поманил с собой троих пацанов, и они оттащили туда, к ели, всё того же кабана. Вернулись бегом. Местные мальчишки смотрели обиженно и даже враждебно. Чемпион выглядел уныло, но ещё бодрился — кажется, всё–таки не верил, что такое возможно…

…Возможно.

Гарав попал все три раза, и местный только рукой махнул, когда ему явно стали предлагать попробовать выстрелить. Буркнул что–то, но, когда отдавал шкурки Гараву, пожал ему локти с искренним восхищением и в движениях — и во взгляде.

И вздохнул.

Сидя у шалаша, Гарав любовался мехом. Он как–то не воспринимал эти шкурки, как большие деньги. Если золото и серебро были близко к людям и в Пашкином мире, то меха, хоть и дорого стоили, не соотносились с «богатством». Но мех был красивым, что спорить. Казалось даже, что на нём играет солнце, которое если и было — то за кронами елей.

Фередир сидел наискось, резал на подобранной деревяшке какой–то сложный узор, мурлыкал простенькую песенку — такую простенькую, что не прислушаться было нельзя…

Я пpоснулся pано утpом,Оседлал опять коня.Поднялась тpава степная,Снова в даль меня маня.

Я скачу навстpечу солнцуИ смеюсь в его тепле.Есть лишь счастье гоpизонтаДля pожденного в седле.

Степь pаскинулась шиpокоИ цветаста, как ковеp.Звонок голос дpуга–pога,Конь силен и меч остеp.

Я пою, и эта песня вдальНесется сpедь полей:«Есть лишь счастье гоpизонтаДля pожденного в седле!»

Обгоняя летний ветеp,Конь несет меня стpелой.Только он на целом светеМне и дpуг, и бpат pодной.

Для дpугих шелков богатство,Златый кубок на столе —Есть лишь счастье гоpизонтаДля pожденного в седле.

Мудpецы в высоких шапкахПусть ведут извечный споp.Я ж познал, что все живоеС самых сотвоpенья поp

Без пpичины не pодитсяИ не сгинет на земле…Есть лишь счастье гоpизонтаДля pожденного в седле… [61]

— Волчонок, а почитай что–нибудь.

Гарав ещё раз тряхнул шкурки, отложил их, потянулся. Он и не думал возражать — наоборот, после стольких дней молчания… Пару секунд мальчишка думал, что прочесть. И вспомнились стихи, которые писала одна женщина, уже взрослая — с ней Пашка познакомился в Интернете. Их Гарав тоже перевёл. На одной из вечерних стоянок у костра, когда думал о… о Мэлет. А просто и сейчас легко вспомнил перевод. Помедлил ещё немного — и…

Я себя ведь раздавала по кускам,Не боялась и ходила по мосткам,И поскрипывали мерно мостки,А под ними воды огненной реки.

А сегодня, что за диво со мной?Я из дому ни рукой, ни ногой,А в светлице полумрак полусвет…Сколько дней прожито в ней, сколько лет.

Мне и воля уже не нужна,В чистом поле пролегла борозда,Словно след лежит на сердце моем,Хорошо так было нам в ней вдвоем.

А потом ругали матерь с отцом…Опозорила я весь отчий дом!Запирали на тяжелый засов,Выпускали во дворы злобных псов.

Посадили меня в темный чулан,Жениха нашли, будь он окаян!А мил друг мой убежал на войну,И забыл давно про ту борозду.

Завтра бабки снарядят под венец,Прослезится в церкви старый отец,А невеста ни жива, ни мертва,И бежит за ней вприпрыжку молва.

Ты вернись, вернись, мой сокол шальной,Забери свою голубку с собой,Но в ответ мне только тишь–тишина,И сквозь щелку светит мутно луна.

Темной ночью распахнула окно…Мне теперь на свете все, все равно.Я пошла искать далеки края,Где теперь милого друга земля. [62]

— Спеть бы её, — мечтательно сказал Фередир. — Какая там мелодия?

— А как я покажу? — хмыкнул Гарав, вытянув ноги. — Ну не умею я петь. Говорил же.

Полог откинулся в сторону.

Оруженосцы вскочили.

Эйнор вышел наружу, щурясь — в одних штанах, правда, не нижних, а кожаных. Хлопнул себя по плечам, избавляясь от наглых комаров. И посмотрел на оруженосцев. На одного. На другого. На шкурки. Снова на оруженосцев.

— Я выиграл их. Соревновались в стрельбе с местными, — быстро пояснил Гарав.

— Хм, — Эйнор открыто потянулся и зевнул. — Есть поесть?

— Да, тут, мы поставили, — Фередир нырнул в шалаш. — Вот же.

— Сюда вынеси. И куртку, — Эйнор сел на один из черепов. Потянулся, зевнул. — Выиграл и молодец, — рассеянно сказал он, влезая в поданную Фередиром куртку.

Следующие минут десять рыцарь ел. Жадно и быстро — не забыв, впрочем, перед этим посмотреть на запад. Оруженосцы почтительно взирали. Наконец Гарав кашлянул и спросил:

— Могучий Оби ванКеноби, тренироваться будем?

— Кто? — нахмурился Эйнор, поднимая глаза.

— Рыцарь был такой, — туманно пояснил Гарав. — Погиб геройской смертью в борьбе со злом.

— Да? — Эйнор отставил поднос. — Ну тащи палки. Любые…

…Эйнор словно и не валялся совсем недавно без сил. Сперва он загонял Гарава и отлупил его. Потом сделал то же с Фередиром. Потом сделал то же с обеими мальчишками. Потом Фередир угодил ему по голове, и Эйнор одобрительно сказал:

— Отлично.

— Я отвлекал, — ревниво заметил Гарав, перекидывая шест из руки в руку. — Без меня бы ничего не получилось. Я…

Эйнор кашлянул, и Гарав прекратил славословия в свой адрес…

…До вечера оруженосцы прогуляли коней и долго думали возле обнаружившейся реки — купаться или нет. (Первым в воду прыгнул Гарав и гордо заявил потом, что даже не пискнул. Что было не удивительно — от холода перехватило дыхание.) Потом — просто валялись на шкурах и слушали, как Эйнор, тоже устроившись на постели, бесконечным потоком рассказывает нуменорские легенды — новые и новые. Легенды были потрясающе интересные, в этом Гарав уже успел убедиться. Но раньше Эйнор никогда не выдавал сразу столько.