Гай Юлий Орловский - Патроны чародея Страница 66

   — Еще не вернулся?

   — Нет, ваше глердство!

Я повернулся к Риттеру.

   — А где тебя задело?

Он отмахнулся.

   — Успел одного перехватить на коне. Коня забрал, труп оставил. Пустяки, царапина. О камень стукнулся, когда он с коня на меня прыгнул.

Фицрой проговорил медленно:

   — Похоже, дорогой глерд Юджин, это вам придется остаться на хозяйстве. А я проедусь по следам, посмотрю, куда ее увезли.

Я сказал люто:

   — Это я отвечаю за женщину как мужчина и человек, давший ей убежище!

   — Ну, я ж не спорю…

   — Это оскорбление мне, — заявил я, распаляясь все сильнее, — потому еду прямо сейчас.

   — Я с вами, — сказал Фицрой. — Дорогой мой друг, мне почему–то кажется, что вы совершенно не умеете читать следы, как всякий житель большого города. А что вы житель большого города, самого его центра, и не отказывайтесь.

Я повернулся к Риттеру:

   — В какую сторону?

Он указал рукой.

   — Вон между теми громадными березами!

Я молча послал коня в галоп, за спиной застучали конские копыта, Фицрой обогнал, но когда березы стремительно приблизились, крикнул резко:

   — Стой!

Сам спрыгнул и сперва пошел, пригнувшись и всматриваясь в землю, потом опустился на колени и ощупывал почву кончиками пальцев.

   — Ну что там? — спросил я в нетерпении.

   — Их было намного больше, — сказал он, — пятеро или семеро. — Кони неподкованные, как и везде, кроме столицы Нижних Долин и окрестностей. Земля здесь мягкая, поскачут даже быстрее наших. Ушли через лес напрямую, торопились, но дальше наверняка разделятся на три–четыре группы.

   — И мы не будем знать, — сказал я, — за кем гнаться?

   — Мы будем, — ответил он, — но вообще–то сбить со следа вот так удается. Конечно, не таких орлов…

   — Спасибо, Фицрой.

Он удивился.

   — За что?

   — Я не орел, — признался я. — Это ты орел.

   — Тогда ты, — сказал он весело, — дракон!.. Нет, еще круче — Убиватель Драконов!.. Ха–ха!..

Он поднялся в седло, я тут же пустил коня за ним. Сердце стучит часто и сильно, пистолет в кобуру всажен плотно, хотя покидает ее легко, убью любую сволочь, что только пикнет, только хрюкнет, не так посмотрит…

Белокорые березы закончились быстро, дальше пошли неизвестной породы гиганты в три обхвата, поросшие толстым слоем зеленого мха. Конские ноги проваливаются в листья так, что не видно копыт, зато в таком мрачном месте не растет трава и даже кустарник, потому видно на сотни шагов вперед.

Так мчались до позднего вечера, галопом пронеслись через пограничную с Уламрией реку, и уже почти в потемках Фицрой выбрал место для ночлега.

Могучий дуб, раскинувший ветви так, что легко укроет небольшое войско с конями и катапультами, принял и нас, ручеек дружелюбно позволил напиться холодной воды и ополоснуть ею разгоряченные морды.

И хотя выехали на рассвете, замок увидели чуть ли не к полудню. Фицрой уверял, что успели бы раньше, но похитители довольно умело запутывают следы, так что все хорошо, все равно нашли, следы ведут прямо к воротам замка.

Все–таки замок еще дважды напрочь закрывался лесом, дорога виляет, как пьяная, но наконец выплыл навстречу натужно величавый, напыщенный, с претензией выглядеть полузамком–полудворцом, из–за чего смотрится довольно нелепо.

Стража, однако, несет службу честно: нас заметили издали, успели переговорить между собой, а когда мы подъехали, ворота отворились без лишних расспросов сверху, кто и куды.

Фицрой сидит в седле вроде бы улыбающийся и довольный, подкручивает ус и уже высматривает женщин, но я успел его узнать чуть лучше, хотя до полноты далеко, вижу, как зорко замечает, где и сколько людей при оружии.

Из донжона вышел коренастый и широкий мужчина в одежде лорда, довольный и улыбающийся, слишком широко, на мой взгляд, сказал приподнято:

   — Как же я рад, когда в мое заброшенное на край света гнездо заезжают гости!.. Могу я поинтересоваться…

   — Глерд Юджин, — назвался я. — А это доблестнейший глерд Фицрой. Мы прибыли по неотложному делу…

Он сказал радостно и фальшиво:

   — Прошу вас, заходите. Меня зовут Анжел Могеринс, я здесь хозяин, а это мои люди…

Я кивнул Фицрою, мы покинули седла, коней тут же увели, меня тут же посетило странное чувство, что больше нам их не видать, а хозяин с той же фальшивой улыбкой отступил от входа, приглашая идти впереди.

Холодом от него веет, но ничего жутко леденящего, а это значит только, что либо мы ему просто не нравимся, либо в дальнем родстве с убитым мною Джеймсом Велли.

Я сказал, не замедляя хода:

   — Дорогой лорд Могеринс, мы, конечно, устали, как и наши кони, однако у нас неотложное дело…

Он прервал:

   — Но по чаше вина выпить успеете?

   — Это да, — согласился я. — Неотложность в том, что у меня гостила некая благородная глердесса.

Он плотоядно заулыбался.

   — Поздравляю! Когда–то и я был молодым…

   — Но вчера, — продолжил я, — пользуясь моим отсутствием в замке, ее нагло выкрали и увезли.

Мы прошли в небольшой и богато обставленный зал, лорд Могеринс пригласил нас жестом за стол, но Фицрой остался на ногах, поглядывая на меня.

Я сказал с нажимом:

   — Лорд… у вас есть что–то сказать по этому поводу?

Он ответил почти весело:

   — Глерд… все не так, как вы почему–то решили. Неужели я стал бы похищать эту глердессу… как ее имя?

   — Николетта, — подсказал я.

   — Николетта, — повторил он. — Да, что–то слышал, но детали не помню…

   — Следы привели сюда, — напомнил я.

Он покачал головой.

   — Это не мои кони. Мои не покидали конюшен. Проверить нетрудно. Поговорите с ними, они все расскажут, у меня кони умные…

Я стиснул челюсти, ублюдок уже издевается, и чем больше у меня на лице будет разрастаться выражение неуверенности, тем будет наглее.

Фицрой посмотрел на него, на меня, сказал неожиданно:

   — Глерд, я вижу, вы очень хотите нам помочь.

   — Да, — ответил Могеринс уже совсем издевательски, — очень даже.

   — Мы хотели бы осмотреть помещения, — сказал Фицрой. — Так, на всякий случай. А то злые языки будут говорить, что вы помогали похитителям… а мы им возразим и защитим вашу честь. Как понимаю, абсолютно незапятнанную!

Могеринс дернулся, в глазах на миг промелькнуло нечто вроде страха, но тут же напыжился и произнес со всевозможной надменностью: