Голодная бездна Нью-Арка (СИ) - Демина Карина Страница 68

Сам он избавился не только от плаща, но и от туфель с носками, и босой, гляделся вполне гармонично.

— Мне так удобней, — альв пошевелил тонкими длинными пальцами. — Но я помню о человеческом пристрастии защищать тело тканью.

И Тельма решительно стянула туфли.

А потом и чулки.

Мох был… мягким, словно шелковая ткань. И на ткань не походил совершенно, как и на ковер. Он был живым, теперь Тельма это чувствовала. На мгновенье появилось трусливое желание попросить тапочки, она ведь человек, у нее пристрастия, но Тельма заставила себя сделать шаг.

И второй.

Альв любезно подал руку.

Здесь, внутри, он больше не казался мистическою фигурой. Обыкновенный, если это можно сказать про рожденного-под-холмами. Высокий. Худой. Но худоба эта естественна, как и некоторая едва уловимая непропорциональность черт лица. Слишком высокий лоб.

Чересчур большие глаза.

Нос уж очень тонок, а скулы — высоки и резки.

А еще краски… идеальная белизна кожи. И темно-рыжий ровный цвет волос. Яркая зелень глаз, в которые Тельма заглянула лишь на мгновенье, и тотчас отвернулась, вспомнив все истории, которые сочиняют про альвов и несчастных, замороченных ими дев.

Но сердце стучало ровно.

И желаний необычных не появлялось. Пока.

— О дева, светом луны объятая, — альв поклонился, и будь он человеком, поклон этот церемонный выглядел бы забавным. Но вот беда, теперь Тельма явственно ощущала силу Старшей крови, а потому не имело значение, что альв бос, что брюки он закатал по самые колени, что зеленые подтяжки его слегка перекосились, а рубаха измята… — Под кров сей явилась ты с Мерреком-Лисом, коий имел печаль задолжать кровь свою человеку. Неотданный долг иссушает корни древа моего… да и… пахнет от тебя другим.

Тельма только плечом дернула.

В душе она сегодня побывала, а ему…

— Меррек-Лис не столь глуп, чтобы думать, будто в силах его Стражу противостоять. И ныне он желает лишь беседы.

Беседы — так беседы.

Тельма прикусила губу, сдерживая вопросы. И оперлась на руку альва, кожа которого оказалась холодной, что у покойника. Хорошо, хоть не влажной.

Если в «Норе» и существовал общий зал, то ныне его разделили на многие части, что каменными стенами, что легкими ширмами, поросшими тем же плотным зеленым мхом.

Было тепло.

И… странно.

Чужая сила. Не враждебная, но и не дружественная, иного совершенно свойства, смотрела на Тельму зелеными глазами альвов. А ей, сколь ни старалась она, отбросив всякое стеснение, не удалось увидеть никого. «Нора» казалась пустой.

Но именно, что казалась.

…тени. Звуки. Обрывки фраз. Чей-то смех… и взгляд в спину.

— Им любопытно. Благо народ мой не утратил еще это свойство… это дает нам шанс, — Меррек-Лис остановился перед внушительного вида валуном. — О лунная дева…

— А ты можешь говорить попроще? — у Тельмы от этой альвийской образности уже глаз подергиваться начал.

— Могу, — он сел прямо на мох, скрестив ноги и спину выгнув. И в этой позе было мало человеческого, скорее уж острее проступала его инаковость. — Но так не интересно. Ты голодна?

— Да.

Кокетничать и притворяться она не станет, только подумалось, что уже второй день кряду ее обеды проходят, мало того, что в странных местах, так еще и в компании весьма сомнительного свойства.

Меррек не делал ничего.

Разве что веки смежил, нахмурился. Щелкнул пальцами. И на поверхности валуна появился деревянный поднос с горкой сухих лепешек. Следом вынырнули и глиняные миски с душистым варевом. Кувшины. Кубки.

— Тебе лучше ограничиться водой, — он сам налил Тельме упомянутую воду. — Наши напитки… оказывают на людей странное воздействие. А мне бы хотелось, чтобы ты сохранила свой разум ясным.

Занимательное предупреждение.

И значит, попробовать альвийский грог ей не судьба.

— Есть-то хоть можно?

Он растянул губы в некоем подобии улыбки.

— Можно. Надеюсь, тебе понравится.

И первым взял лепешку.

Чашку с варевом, Меррек-Лис поставил на правое колено, а кубок — на левое. Ел он неторопливо, отламывая от лепешки небольшие кусочки. И каждый кусок задумчиво полоскал в вареве, а вытащив, долго разглядывал, прежде чем отправить в рот. И при том ни капли варева — Тельма так и не поняла, из чего оно — не попало ни на брюки, ни на рубашку.

— Знаешь, почему людей не приглашают на традиционные обеды? — поинтересовался Меррек-Лис, облизывая пальцы. Язык его был длинным и тонким, и почему-то фиолетовым. — Вы… чересчур много внимания уделяете внешнему.

— Чему это?

Тельма держала чашку в руке. От варева пахло травами, вид оно имело вполне съедобный — случалось ей пробовать и куда менее аппетитные вещи — но вот ни вилки, ни ложки к нему не предлагали.

— Одежде… правилам… вот ты голодна, но не ешь, потому что ставишь приличия выше потребностей…

Тельма хмыкнула и отхлебнула из чашки.

Зажмурилась.

Остро! И острота эта лишь нарастала. Она поспешно запила похлебку водой, которая показалась удивительно вкусной, вкуснее любого вина.

Лис рассмеялся.

— Вы забавные… закуси, — и протянул кусок лепешки.

Тельма приняла.

Чего уж тут… в чужой храм со своими молитвами не ходят.

— Ты собирался поговорить об альвийских традициях?

— Не совсем… знаешь, эта одежда очень мешает… дома мы предпочитаем наготу… в наготе правда, а людей многие из нас считают скрытными именно из-за вашего пристрастия к тряпкам. И те же многие вспоминают времена, когда наши народы почти не пересекались… ныне мы зависим от людей.

— Почему?

Он не спешил с ответом. И жевать перестал. Тельма же, отломив кусок лепешки, сунула ее в варево: беседа беседой, а обед обедом.

— Однажды… много лет тому… один альв решил, что устал от цепей, которыми связывает его род. Альвы ценят свободу… и никто не стал препятствовать ему, уговаривать остаться или, паче того, запирать. Ему предоставили право совершать свои ошибки, и за это он тоже благодарен.

Лис вдруг наклонился и длинный его язык скользнул по пальцам Тельмы, подбирая соус.

— Он был самоуверен. Он думал, что способен справиться со всем, ведь он — Старшей крови. Что ему бояться людей? Их жизнь коротка… и сами они — глупы, слабы и беспомощны. Впрочем, это нисколько не мешало альву пользоваться расположением человеческих дев. Тем сложно было устоять перед искушением… это было весело. Забавно даже.

Тельма вытерла руку о моховой ковер.

— Он жил… как ему казалось, открывал для себя новое… женщин… выпивку… вещества, которые дурманили разум. И однажды он очнулся на цепи, — Лис провел когтем по белой шее. — На короткой цепи из холодного железа. Я говорю об истинном железе, рожденном звездами… редкость… как и альв. Оказалось, что людям тоже не чужды страсти. А еще среди них есть много любителей… всякого… следующие три года я сполна познал всю обширность человеческой натуры. Я пытался бежать. Освободиться, но холодное железо лишало сил. Я ждал, когда им надоест. Альвы ведь живут дольше людей, и мои хозяева рано или поздно умерли бы. Но потом я осознал, что в ближайшие десятилетия они не собираются умирать. Зато, если я надоем, если утрачу популярность среди… клиентов, меня просто разберут на компоненты. Кровь, волосы…

Лепешки без варева казались сделанными из картона. А вот варево без лепешек было острым. Пожалуй, исконно альвийская кухня на деле была вовсе не такой, как сие представляли в проспектах.

— И нет, меня не искали. Я ведь сам покинул дом. И в какой-то момент я смирился. С цепью. С ошейником. С «пыльцой», которая дурманила разум… мне стало безразлично собственное будущее, как и прошлое, и настоящее… но появился человек, который оставил забавную вещицу. Стебель разрыв-цветка. И сказал, что будет ждать меня за углом… это было… весело. Да, пожалуй, весело, — Керрен-Лис улыбался во все зубы, и теперь Тельма видела, что зубы эти ровные и треугольные, одинаковые, что у акулы. — Я был под дурманом, когда слетел ошейник… я просто ощутил, что свободен. Вновь свободен. А еще в праве воздать по заслугам.