Дана Арнаутова - Колечко Страница 7

Меланья уже в голос выла, растирая по лицу слезы. Развернувшись, княжна отвесила ей тяжелую пощечину, но женщина лишь мотнула головой и, натягивая вожжи, заорала:

— Не хочу! Ой, лишенько, не хочу! Смилуйтесь, господа хорошие! Не своей волей пошла…

Она еще что-то вопила, но княжна расчетливо двинула ее прикладом в белую от мороза щеку, с натугой толкнула плечом отяжелевшее тело вперед и в сторону, через низкий бортик вываливая из саней. Не глядя выкинула вслед бесполезное тяжелое ружье и подхватила вожжи. Охнула, прижимая под мехом ладонь к животу, тут же выпрямилась, только на лбу выступили бисеринки пота. Высвободив руку, крепко стиснула вожжи, оглянулась…

— Ну, что? Едут?

Снег в лунном свете сиял так, что слепил глаза, и капитан прикрыл их ладонью в кожаной кавалерийской перчатке. Теперь сани было хорошо видно: вороная пара и легкий короб на широких полозьях — как и было сказано.

— Они. Больше некому. Сейчас к холму подъедут — на дороге возьмем.

Проводник облизал губы, потянулся за ружьем, висящим у луки, стянул чехол. Капитан поморщился.

— Оставьте, любезный. Стрелять мы и сами умеем. А про ваше участие договора не было.

— Да я помочь только…

Сани, приближаясь, скрылись за подножьем холма, где роща выдавалась вперед клином, пряча дорогу. Издалека донеслась тягучая волчья перекличка.

— Обойдемся, — бросил капитан. — Вы вот лучше наверху покараульте, а Гуннар вам поможет, чтоб не заскучали. Ну, где там они?

Но саней, что уже должны были вывернуть на обозримую сторону дороги, не было. Подъехал Марвин, уже расчехливший тяжелую двустволку. Крепыш Сташек, новичок в компании, азартно вертел головой, выглядывая добычу и едва не повизгивая, как молодой пес на первой травле. А саней не было. Только с другой стороны холма опять провыли волки.

— Ну-ка, — нехорошо прищурившись, молвил капитан. — Марвин, слетай на ту сторону — глянь.

Чернявый хлестнул коня, скрылся в узенькой полосе рощицы, и через пару минут оттуда донесся резкий свист.

— Одна дорога, значит? — ощерился капитан. — Никак не проехать? За мной, быстро!

Проскочив рощу, всадники замерли над высоким склоном, куда круче, чем со стороны дороги. Внизу, по широкой полосе, едва угадываемой под слежавшимся настом, мчались сани. Возница, пригнувшись, нахлестывала лошадей. А между холмом и санями растянувшейся цепочкой шел волчий гон: десяток серых теней пластался по искристому снегу.

— Чтоб тебя, все наперекосяк! — зло рявкнул капитан. — Эй, ты, спуститься здесь можно?

— Правее. За мной!

Проводник, отчаянно спеша, выскочил вперед. За ним рванули остальные. И правда, немного правее склон оказался пологим и ровным. Кони пошли вниз быстро и спокойно. Однако перехватывать сани было поздно. Выбрав другую дорогу, добыча выиграла время, проскочив перед носом у охотников — и им осталось только догонять.

И они догоняли. Только вот волки, гнавшие сани, до одури пугали непривычных к зверью строевых лошадей, не боящихся пальбы и огня. Стая упорно держалась между санями и отрядом, не давая подобраться ближе. Пришпорив коня, Сташек выскочил вперед, поднял руку с пистолетом — из саней грянул выстрел. Парня вынесло из седла, конь без седока бестолково заметался под ногами.

— Пригнуться! — крикнул капитан, подавая пример.

Второй выстрел прошел рядом — пуля свистнула над ухом Гуннара. Волки, следуя за вожаком, и ухом не повели. «Непуганые, похоже, — подумал Гуннар. — Местным ружья не по карману, они все по старинке с луками. Плохо. Не распугать. Только стрелять, а зарядов мало — на стаю никто не рассчитывал.»

Держась рядом с капитаном, Гуннар увидел, как из саней кто-то вылетел, упал в снег, перекатываясь, замер. Волки, не остановившись, пробежали мимо — человек не шевельнулся.

— Марвин, проверь! — крикнул капитан. — Потом догонишь!

Чернявый, кивнув, развернул коня. А сани, скинув часть груза, добавили хода, отрываясь. Проводник зацепил уздечку за седло, поднял ружье. Выстрел — ничего. А вот от второго жалобно заржала лошадь. Сзади выскочил Марвин, крикнул:

— Служанка!

В руке он держал окровавленный палаш, капитан кивнул, вытягивая коня хлыстом. Сани, наконец-то, сбавили ход. Гуннар стиснул зубы, понимая, что жертве не уйти. Вместо привычного азарта внутри поднималась глухая тоска, щедро разбавленная стыдом. Рявкнул пистолет Марвина, потом второй — два передних волка покатились в снег, расчищая дорогу к саням.

— Зачем? Ума лишились? — истошно завопил проводник. — Вы же волчицу убили, дурни!

Понял, похоже, один Гуннар. Капитан, бывший студиозус, только глянул недоуменно, а выкормыш городских трущоб Марвин и вовсе не обратил внимания. Он-то видел впереди только сани — ставшие! — раненый вороной медленно валился на снег, отчаянно ржал и пытался подняться, но колени подламывались. И Марвин рвался к этим саням, когда серая тень, до этого развернулась и молчаливым броском вцепилась в горло его коня. Сзади налетели еще двое и сбили жеребца на снег, заливая кровью из вырванного конского горла поляну. Краем глаза Гуннар успел увидеть, как Марвин, чудом соскочив, отбивается палашом. Первый волк упал с рассеченным черепом, второго палаш достал по морде, но третий, подобравшись, прыгнул — и покатился от выстрела капитана, заваливая Марвина вместе с собой на снег, даже в смерти не разжав мощных челюстей на горле врага. Еще двое, выскочив из-за спины, кинулись на коня самого Гуннара. Подоспевший проводник двинул одного по голове прикладом ружья, в оскаленную морду второго воткнул длинный охотничий нож сам Гуннар. А третий — откуда он взялся? — повис на шее серого, и Гуннар рухнул вместе с конем, не успев вытащить ноги из стремени. Земля рванулась навстречу, снег вокруг стал черным и Гуннар провалился в эту тьму.

Метались вокруг саней оскаленные серые тени, хрипло ржали кони, падая один за одним на кровавый снег. Встав на колени и упираясь огромным животом в пол саней, Надея лихорадочно резала постромки мертвого вороного. Тянула плотную мерзлую кожу, распутывала ремни — по лицу текли слезы, тут же замерзая ледяной корочкой на щеках и подбородке. Тяжелая ноющая боль скручивала поясницу, пилила низ живота. Выстрел! И еще! Последний волк, скуля, пополз по снегу с перебитым хребтом. Лопнул ремень — Надея оглянулась, вытирая мокрое лицо о предплечье в шерстяной свитке. Их осталось двое: высокий, в рысьем плаще и кавалерийских сапогах, сжимал тяжелый окровавленный палаш, а второй… Княжна Боревская едва не зарычала от ненависти. Дернулась под скрестившимися на ней взглядами, села, привалившись к бортику, потянула на себя полость.