Мария Заболотская - И.о. поместного чародея Страница 7

Раздумывая о человеческих странностях, я изнывала от жары и мечтала о том, что после обеда пойду на речку, где буду купаться до посинения. Купание было самым любимым моим развлечением. Тогда я пребывала в том счастливом возрасте, когда барахтанье в воде голышом не являлось чем-то предосудительным. Мы с друзьями каждый день бегали гурьбой к омуту, что находился за огородами — в прочих местах нашу речушку можно было перейти вброд, не замочив колен. Там мы, как истинные дети природы, бесились что водяные черти — прыгали с обрыва, ныряли и пытались друг друга утопить. В жару только омут был нашим спасением.

Под палящими лучами солнца у меня облупился нос, и руки сами по себе тянулись ободрать спаленную, тонкую кожу. После этого оставались некрасивые розовые пятна, напоминавшие о какой-то коросте. Я в очередной раз поймала себя за этим занятием и недовольно фыркнула. Не ковырять было выше моих сил — нос так и свербел. Я с ненавистью уставилась на свои руки и мстительно прищурилась. Неужто моя сила воли спасует перед какой-то чесоткой на носу?

— Ну уж нет! — произнесла я сердито. — Кто тут, по-вашему, главный?

И с этими словами запихнула ладони себе под живот. Так было вернее.

Пойти купаться я могла хоть сейчас. Из-за невыносимого зноя бабушка Бланка урезала мои обязанности до полива малины, смородины и помидоров. С этим плевым делом я справилась уже давно и была свободна как ветер. Уже и мои приятели прибегали, чтоб пригласить меня на речку, но я отказалась.

У меня было важное дело.

Около месяца назад в наших краях объявилась крылатая зверюга, в которой старожилы опознали гарпию, правда порядком измельчавшую. Эта тварь повадилась тягать кур, подрывая и без того шаткое экономическое положение нашего хозяйства. Вдобавок, один дед с хутора авторитетно заявил, что эта крылатая зараза будет постепенно расти и на следующий год перейдет на коз, а затем и на детишек.

Известно было, что этот дед — большое трепло. Но я отнеслась к его словам с вниманием, потому как нашла в кладовой книжку, где описывался подобный случай. Правда, гарпия в той истории начинала с детишек, а заканчивала тяжеловооруженными рыцарями, но общее настроение повествования я уловила. До детей мне дела особо не было (себя к таковым я не причисляла лет с восьми), а вот судьба нашей козы меня беспокоила.

В деревне никто не спешил поднимать панику. Из-за жары на людей навалилась апатия и лень. Гарпия, пока что не отличавшаяся чрезмерным аппетитом (те же коршуны утащили куда больше кур с нашего подворья) могла поселиться в курятнике старосты — до этого никому не было никакого дела. Я поняла, что действовать придется мне.

Томясь в духоте своей комнаты во время очередного наказания за очередной проступок, я разработала план действий, затем провела некоторую подготовительную работу и приступила к воплощению своего замысла в жизнь. Если бы не жара, я бы даже испытывала бы от этого удовольствие. Охотиться на гарпию было куда интереснее, чем прясть кудель или перебирать чечевицу в кладовой.

Мой план включал в себя такие составляющие: самая старая курица, привязанная за ногу около курятника; кусок рыболовной сети, украденной мною вчера вечером из пруда; увесистое полено.

Ясно, что мои намерения по отношению к гарпии были самые, что ни есть, кровожадные.

После обеда я забралась на крышу курятника, положила рядом с собой сеть с поленом и принялась ждать. Несмотря на тень от старых тополей, растущих у нашего двора, мне было очень жарко. Казалось, что подо мной кто-то развел костер и полусгнившая солома, покрывающая крышу, вот-вот начнет тлеть.

Гарпия, словно издеваясь, не показывалась.

Курица от жары совсем оглупела, наполовину закопалась в песок, вяло подгребая под себя пыль лапами, и выглядела настолько малоаппетитно, что на нее даже трупоед бы не позарился. Я тоже разомлела, растянулась на животе и боролась со сном из последних сил. Тут окно кладовки, выходящее во двор, распахнулось настежь, и зычный голос моей бабушки нарушил сонно-мертвую тишину двора.

— Каррен, где твое платье с воротником?!!

Меня от возмущения даже подбросило. Все подготовительные работы насмарку!

— Ну что ты кричишь?!! — заорала я в ответ. — Я же в засаде!!!

Голова бабушки, увенчанная сложной и крайне туго заплетенной косой, повернулась в мою сторону.

— Что за тон, юная дама? — назидательно промолвила она. — Разве так подобает разговаривать со старшими? Особенно с бабушкой, которая может всыпать розг?

— Извиняюсь, — буркнула я. Это было сказано только ради проформы — выбить из меня искреннее извинение было не так просто. Но в тоне бабушки я не уловила той пресловутой ноты, которая заставила бы меня отнестись к ее словам серьёзно. Соответственно и она не обратила внимания на явно наглый тон моего извинения.

— Где то платье, что я сшила осенью? — повторила свой вопрос бабушка.

— В ларе, что под старым тюфяком в полоску, — сказала я. — А что такое?

— Ах, да… — и голова бабушки тут же исчезла из оконного проёма.

Я заподозрила неладное.

— Бабуля, зачем тебе платье?

Ответа не последовало. До меня донесся глухой шум падения чего-то большого, но мягкого, затем грохот откинутой крышки, скрип заржавевших петель, громкое бабушкино чихание и ее слова: "А пылищи-то, пылищи!.." Из окна чинно выплыла сизая тучка пыли, вспыхивающая редкими искорками в солнечных лучах.

Но меня уже нельзя было сбить с толку. Платье, о котором шла речь, я надевала всего единожды, когда бабуля заставила меня посетить службу в местном храме в качестве наказания за разбитое фарфоровое блюдо, бережно хранящееся в память о какой-то бабушкиной кузине. Оно — платье, не блюдо — было темно-синего цвета, по подолу украшено несгибаемым рюшем, в который словно проволоку вставили, а рукава — о, ужас! — имели форму фонариков. Я отчетливо помнила, как кусался кружевной воротник, заставляя меня ерзать на жесткой деревянной скамье, как косились на меня остальные добропорядочные прихожане, и как тогда я возненавидела и храм, и платье, и все человечество. Больше случаев надеть это орудие пытки не представилось, чему я была только рада. Но теперь платье зачем-то понадобилось бабушке! Неужели меня снова ждет поход в храм? Но за что?!!

— Бабушка, ответь мне! На… для чего тебе понадобилось платье?!! — в то время я частенько сквернословила, приводя бабушку в состояние сильнейшего гнева, поэтому приходилось следить за своей речью в оба.

В окне вновь показалась бабушкина голова, припорошенная пылью. Она принялась деловито трепать мятую синюю тряпку, в которой я без труда узнала то самое платье. Работу эту она выполняла весьма сосредоточенно, из чего я сделала вывод, что мой вопрос она прекрасно расслышала.