Марина Дяченко - Скрут Страница 70

В обед остановились в селении Речка; единственная его улица лентой тянулась вдоль берега узкой речушки, а на другом берегу, заливном, живописно пестрели боками черно-белые ухоженные коровы. Постоялый двор окнами выходил на воду – по темной глади ее печально плыли желтые листья.

Обедали за счет Тиар – Игар сгорал от стыда и клялся, что по прибытии на место возместит все убытки. Тиар слушала его вполуха; вся прислуга, в особенности женская ее половина, обращалась к ней тепло и почтительно. Нашлась даже какая-то старая знакомая, с гордостью предъявившая сопливого мальчишку лет пяти, которому Тиар в свое время помогла появиться на свет; Игару мальчишка показался исключительно противным, капризным и сонным – но Тиар неподдельно обрадовалась, обняла малыша и подарила ему пряник.

Потом кто-то из служанок долго о чем-то нашептывал Тиар на ухо; посерьезнев, она несколько раз кивнула. Призвала девчонку, мывшую во дворе посуду, дала ей мелкую монетку и велела сбегать на мельницу и спросить, не нужна ли повитуха.

Девчонка бегала долго и, вернувшись, едва могла отдышаться; Игар заключил, что эта самая мельница не так-то уж и близко. Облизнув пересохшие от беготни губы, девчонка бодро доложила:

– Велели передать, что повитухи не надобно. Во-первых, платить никто не станет, потому как эта приблуда нищая. Во-вторых, она еще, наверное, и паршивая – хозяин ее выпер в сарай, на сено, и не надо было, говорит, вообще пускать. А теперь, говорит, вот доброту проявил расплачивайся, и на улицу не выкинешь, потому как она уже рожать взялась…

Тиар подняла голову:

– Рожать? Когда?

Девчонка пожала плечами:

– Не знаю… Стонет в сарае, а давно ли – я не спросила…

Тиар кивнула и поднялась:

– Спасибо… Игар, поедем.

– Куда? – спросил он беспомощно. – Мы же… Торопимся же…

Тиар так на него взглянула, что он прикусил язык.

Луна, еще только приступившая к своему обеду, возмутилась. Тиар хлопнула ее по крупу и что-то сердито сказала на ухо – понурившись, лошадь взялась за привычную работу. Игар лихорадочно пытался сообразить, чем грозит эта неожиданная проволочка – а Тиар уже разворачивала Луну хвостом к цели их путешествия.

Мельница стояла на отшибе – там, где кончалась единственная в селении улица. Чтобы добраться до нее, пришлось вернуться назад почти на полчаса пути; Игар изо всех сил старался скрыть раздражение. Если по дороге они станут выискивать всех возможных рожениц, то до цели доберутся лишь к весне…

Он хотел сказать об этом Тиар – но вовремя удержался. Хватило ума сообразить, что упреками дела не поправить, а вот напортить – можно…

Мельник удивился. Он ведь ясно сказал посланной девчонке, что повитухи не надо – платить-то кто будет?

Тиар выслушала его и кивнула:

– Я поняла. Где?..

– Она паршивая! – воскликнул удивленный мельник. – Точно паршивая, я и коросту на ней видел… На одну ночку пустил в сарай, пожалел беднягу – а она, глядь, рожать здесь собралась!

– Неслыханная наглость, – серьезно подтвердила Тиар. – Позвольте все же взглянуть на этот ваш сарай.

Мельник выпучил глаза:

– Да что вы, с ней, приблудной и паршивой, за бесплатно возиться будете?!

Тиар терпеливо вздохнула:

– Что ж… Я ведь не учу вас, как вам молоть муку, а вы не учите меня, как… Ну, в общем, ничему вы меня не научите. Где?

Жена мельника, четверо работников и служанка с интересом глазели на странную повитуху. Игар не знал, куда себя девать; ему хотелось догнать Тиар, рвануть за плечо и дать пощечину: время идет! Каждая секунда нелепого разговора, каждая минута, проведенная с приблудной роженицей, могут стоить потом Илазиной жизни…

Тиар уже шла к сараю, ведомая служанкой и парой собак. Сарай оказался добротным строением на отшибе, и внутри его было, на Игарово счастье, тихо. Он слишком хорошо помнил, как орала Тири, и не желал слышать этого еще раз.

– А ты кто? – спросил его один из работников, плечистый парень с красивыми глуповатыми глазами. – При ей?

– При ей, – отозвался Игар обреченно.

Тиар вышла из сарая. На лице ее лежала уже знакомая Игару сосредоточенность – перед этим доброжелательным и ледяным взглядом отступила не так давно скандальная старуха.

– Кто помогать возьмется? – спросила она негромко. – Кто-то из женщин, кто поможет?

Служанка потупилась. Мельникова жена нахмурила брови:

– Вы, госпожа, парши не боитесь, а я боюсь. И дети мои боятся…

Тиар быстро обернулась к ней:

– Сами ведь рожали? Как же?..

– Я рожала при муже, – отозвалась мельничиха сухо. – Не в парше и не в чужом сарае.

– Нет у нее парши, – Тиар обернулась к служанке. – Пойдешь?

– Не велю, – мрачно заявил хозяин. – Вот оно, добро-то… На одну ночь пустил только… Ни на кого из моих не рассчитывайте, госпожа где один запаршивеет, там и все в коросте. Не надо нам…

Тиар молчала, глядя ему в глаза. Мельник крякнул, отвернулся и ушел в дом, бросив с порога:

– Тоже еще… Вон, подмастерье у вас – его и берите…

– Игар, – Тиар уже вынимала из багажного сундука свой узелок с инструментами. – Беги в село, позови кого-нибудь… женщин. Объясни, что к чему… Нет, не бери Луну – она тебя не послушается! Бегом…

Путь обратно в селение исторг из него все известные ему ругательства; исчерпав их запас, он взялся придумывать новые. Первая же встреченная им женщина – молодка у калитки – испуганно отшатнулась от незнакомого парня, видимо, пьяного, который трусцой бежал по улице и ругался в голос.

– Эй, ты чего? – завопила она, поймав на себе его оценивающий взгляд. – Вот сейчас собаку спущу!

– В дерьме я видел вашу собаку, – сказал Игар устало. – Там на мельнице рожает какая-то паршивая приблуда, так госпожа повитуха, которая без денег роды-то принимает, вас в помощь зовет.

Молодка выпучила глаза:

– Меня?!

– Вас, – буркнул Игар, чувствуя, как поднимаются в душе и злоба, и раздражение, и отчаяние. – Женщину какую-нибудь…

Молодка хлопнула калиткой так, что зашатался забор:

– Не знаю ничего! Ничего не знаю, ни повитух, ни приблуд никаких, а ты, ежели будешь озорничать…

Игар повернулся и пошел прочь. Две девушки, встреченные им у соседних ворот, испуганно завертели головами:

– Мы – не… Боязно…

Игар ругнулся в последний раз и потрусил обратно.

Солнце, красное как помидор, садилось за реку; пастухи собирали коров, с того берега слышался басовитый перезвон колокольчиков да протяжное глубокое «му-у-у»…

– Там она, – мельник неприязненно махнул рукой в сторону сарая.

В сарае стонали. Игару сразу вспомнились роды Тири, костер с ароматными травами, плачущий Глаб, освещенные окна во всем доме… Он зябко повел плечами, прогоняя нехороший, струящийся по спине холодок.

– Тиар, – сказал он, не заглядывая даже вовнутрь. – Не идет никто. Парши боятся. Все.

Некоторое время было тихо; потом Игар услыхал шорох соломы и негромкий голос Тиар:

– Кричи, не стесняйся никого. Им какое дело? Кричи, не держи себя… Давай…

Вопль, донесшийся затем из сарая, заставил Игара покрыться потом и отскочить.

Тиар вышла, вытирая руки какой-то тряпкой – Игар в ужасе заметил, что тряпка становится красной, даже рыжей какой-то.

– Ты хорошо просил? – спросила она озабоченно. – Не идут?

Игар отвернулся. Помотал головой:

– Не идут.

Тиар покивала; на лице ее не было ни тени возмущения:

– Ладно… Помоги мне, пожалуйста, сам.

Несколько долгих секунд он верил, что ослышался. Однако Тиар смотрела на него неотрывно – все так же пристально и доброжелательно; содрогнувшись, он отступил на шаг:

– Я?

– Это несложно, – она не отводила глаз, карих с зелеными звездочками. – Я скажу, что делать. Надо пособить, Игар. Такое дело.

Он сглотнул. В ужасе замотал головой:

– Нет. Я не могу. Я… боюсь.

Губы ее чуть дрогнули:

– И я боюсь, Игар. И она боится… И ребенок, который из нее сейчас выбирается, боится тоже. Так что же делать?..

…К речке спустились в предрассветном мраке. Небо обложило тучами, и не разглядеть было не то что звезды Хота – луны.

Игар долго и отчаянно умывался. Бросаясь в лицо, ледяная вода на какое-то мгновение возвращала его к жизни; потом стекающие в реку капельки становились теплыми, как его кожа, и всякий раз он длинно, прерывисто вздыхал.

– Молодец, – сказала невидимая в темноте Тиар. Он дернулся:

– Я?!

Вечер и половина ночи прошли для него в полубреду. Он, прежде слабеющий от одного только крика роженицы, помогал принимать младенца; в памяти осталось немногое, но и этого хватит…

Тиар распоряжалась отрывисто и внятно. Он менял какие-то окровавленные тряпки, держал какие-то инструменты, куда-то лил какую-то воду; несколько раз ему с трудом удавалось удержаться от обморока. Он прекрасно помнил это чувство, когда перед глазами сгущается муторная темнота и подгибаются колени; как ему удалось не грохнуться – останется тайной.