Андрей Чернецов - Время выбора Страница 72

Сквозь ветви могучих платанов и серую пелену дождя к нему двигалось нечто, с чем он еще никогда не сталкивался. Муста-Гутанг попятился назад, споткнулся о тело пустынника, упал, снова поднялся и наконец уперся спиной в широченный ствол. А пугающее нечто надвигалось, с каждой секундой ускоряясь. Вот оно уже выплыло на средину поляны...

...Сознание разорвалось мириадами разноцветных огней. Партолон выплывал из забытья — медленно, не спеша к нему возвращались силы. Он открыл глаза. Перед ним лежало изломанное, покореженное тело эльфа. Вайо...

Партолон глухо зарычал, встал на колени, оглянулся. Дельред лежал неподвижно, накрыв своим телом изломанный, покрытый серым налетом куст боярышника.

«Если он мертв... Нет, не может быть. Я дотяну его до острова Мертвых... А дальше учитель...»

Он не успел додумать до конца. Тот самый инстинкт, который уже не раз спасал его, подсказал, что он на пути у... Чего? Последний маг-Искатель отпрыгнул в сторону, упал на холодную землю, больно ударился о подгнившее полено, но все-таки успел-Успел. Мимо него неторопливо проплывала светло-зеленая сфера; внутри нее как будто бы билось сердце — черное с фиолетовыми прожилками, отдаленно напоминающее... магию острова Мертвых? А плыла она... к застывшему на другом конце поляны Мусте-Гутангу.

— Ты не сможешь! — закричал последний сатир. — Я победил твоего сородича, Мудрейшего, одного из вас! Одного из лучших!..

С кем сейчас говорил последний служитель Гармонии, Партолон не знал. Да и не хотел знать.

— Эльфийские заклятия не могут причинить мне вреда! Ты не знаешь пределов моей силы!..

Последний сатир отбросил в сторону бронзовый жезл, перехватил поудобнее кривой кинжал и принялся водить им из стороны в сторону, вычерчивая в воздухе причудливую вязь рун. Партолон видел, как полыхнувшая красным огнем руна — реликт древнейшей культуры — поплыла вперед, становясь с каждым мгновением все больше и больше. Она как будто жила собственной жизнью.

— А что ты сделаешь теперь, Лесная? — воскликнул Муста-Гутанг.

Ответа не последовало. Вместо него всего в нескольких шагах от последнего сатира столкнулись светло-зеленый, наполненный магией острова Мертвых шар и пылающая руна — один из основных козырей в рукаве бывшего служителя Гармонии.

Громыхнуло так, что Партолон, не устояв на ногах, упал. Две могучие силы столкнулись. Одна — частица самого Звездного леса, в которой была изрядная толика магии Мертвых... Как Ахтене удалось соединить эти две поистине противоположные друг другу Силы — Партолон не знал!.. Природу другой же Силы, встретившейся на пути эльфийской сферы, он не ведал; было достаточно и того, что она ничуть не уступала магии Ахтене! Или, вернее, почти не уступала...

Партолон подпрыгнул, увидев торчащую из воды рукоять талвара, ринулся к ней. Времени оставалось совсем мало — неизвестно, какие еще чары есть в запасе у последнего сатира!.. Он выдернул клинок, взглянул на прижатого к дереву противника... и застыл. Муста-Гутанг, подняв кинжал над головой, наступал на застывшие друг напротив друга Силы. Он что-то говорил, однако Партолон не мог разобрать ни слова — это был один из тех древних мертвых языков, на котором говорили жители южной части Тверди, когда еще не было единого для всех языка...

Светло-зеленый шар колыхнулся, черное с фиолетовыми прожилками сердце забилось сильнее. И огненная руна начала таять; постепенно, то и дело яростно вспыхивая, она угасала — сила леса, подпитываемая магией Мертвых, оказалась сильнее. Однако и Муста-Гутанг был уже совсем рядом. И как только руна исчезла, кривой бронзовый кинжал опустился сверху, разрывая оболочку сферы. Лезвие тонуло в зеленом тумане, оно медленно проталкивалось к центру, намереваясь достать пульсирующее внутри сердце.

Партолон почувствовал, что это конец, — сейчас бронзовый кинжал коснется темного сердца и...

Он бросился вперед, талвар придавал ему силы, делал быстрее. Однако Последний Искатель не успевал. Партолон видел, как острие кинжала уже почти касается сердца сферы. И, заревев, словно раненый зверь, метнул талвар в последнего сатира.

Подарок учителя вылетел из рук Партолона и устремился вперед. Брови повелителя племен Великой пустыни взлетели вверх. Он разжал правую руку, вытянул ее в сторону летящего клинка...

Однако и силы последнего сатира оказались не бесконечны. Светло-зеленая сфера, почувствовав, что ее противник ослабил хватку, а кривой бронзовый кинжал вдруг остановился, — сделала последний рывок, последнее усилие. Разрезанная зеленая оболочка вдруг неожиданно быстро раскрылась, черное сердце само ринулось вперед, напарываясь на бронзовое острие...

Грянул гром.

Светло-зеленая сфера закрылась, заключив в себя последнего сатира. Голубой светлячок сорвался с места, оставляя за собой тонкий шлейф бледно-голубых искр; стремительный полет вдруг прервался, и маленькое, светящееся изнутри тельце опустилось на закрытую сферу. И в это время брошенный Партолоном талвар настиг свою цель — магическая сталь впилась в шею Мусты-Гутанга, блестящее острие выглянуло наружу...

Партолона откинуло на несколько метров — взрыв был такой силы, что не выдержали даже вековечные платаны — первые обитатели Звездного леса. Он видел, как мимо него пронеслось несколько могучих деревьев, вырванных с корнем; бездыханные тела пустынников, кантахийцев и эльфов расшвыривало в разные стороны...

Голову как будто зажали в гигантские тиски и теперь сжимали ее; из носа, ушей и рта хлынули потоки крови. Партолон вдруг со всего размаху ударился спиной о широченный ствол. Глаза закрылись. И последнее, что он увидел, — разрывающуюся на крохотные кусочки сферу, ослепительную вспышку и кучку пепла там, где мгновение назад находился последний сатир.

А еще он услышал крик, полный боли, страха и отчаяния. Нечеловеческий крик.

***

Местные пейзажи оставляли желать лучшего — как, наверное, сказал бы какой-нибудь незадачливый художник. Засыпанные грязным, слегка желтоватым снегом холмы перемежались с почерневшими от огня рощами и борами. Разрушенные и обожженные жилища, как простых крестьян, так и местной знати, угрюмо взирали на проходящее мимо арийское войско черными провалами покосившихся окон.

Вокруг не было ни единой живой души, если не считать арийские полки и союзные им отряды великого герцога. Лишь уходящая на север дорога выдавала, что совсем недавно здесь прошел достаточно крупный отряд — тысячи человеческих и конных следов оставили на снегу неизгладимую память о себе. Вдоль раскисшей дороги растянулась вереница наскоро сколоченных эшафотов, на которых еще кое-где болтались почерневшие от холода и огня тела местных жителей — тех, которых не смогли снять уцелевшие во время войны родственники или соседи.