Стивен Эриксон - Полуночный Прилив Страница 8

В наступающем сумраке он разглядел на другом берегу реки двух старших сыновей Сенгара и не удивился, смутно расслышав их спор. Летерийские суда снова напали — новость пронеслась среди рабов раньше, чем юный Рулад вошел в ворота цитадели. Созван совет, как и ожидалось. Удинаас решил, что недолго осталось ждать резни, смертельной и ужасающей схватки стали и магии, всегда отмечавшей столкновения Эдур с южанами. По правде говоря, Удинаас желал им доброй охоты. Украденные летерийцами тюлени означали голод среди Эдур, а от нехватки пищи первыми страдают рабы.

Удинаас хорошо понимал свой народ. Для летерийцев имело значение лишь золото. Золото и обладание им определяли всю их жизнь. Сила, статус, самоуважение — все можно было купить за звонкую монету. Воистину только долги связывали королевство, определяя все отношения между людьми, мотивы поведения, каждое действие и решение. Эта авантюра с тюленями — лишь первый шаг игры, в которую Летер много раз играл с племенами на границах. Для летерийцев Тисте Эдур ничем не отличались от прочих народностей. «Но они другие, о глупцы!»

Следующий ход должен быть сделан на Большой Встрече. Удинаас подозревал, что Король — Ведун и его советники, несмотря на весь свой ум, попадутся в ловушку, как слепые старцы. Что его тревожило — так это последствия.

Народы двух стран готовы были упасть в глубокие и опасные воды. Словно несмышленые черепашки, только что вышедшие из яиц.

Мимо прошагали трое рабов из дома Бун, тащившие связки сухих водорослей. Один крикнул Удинаасу: — Ночью будет вещать Пернатая Ведьма! Сразу после начала хозяйского сборища.

Удинаас начал сворачивать сеть вокруг сушильного шеста. — Я буду там, Халед.

Рабы прошли, и Удинаас снова остался один. Поглядев на север, он увидел, что Фир и Тралл идут к задним воротам селения.

Закончив с сетями, он сложил инструменты в корзину, приладил крышку и встал.

Услышал сверху хлопанье крыльев и задрал голову, удивившись птице, летящей так поздно ночью. Смутная тень пронеслась над водой и пропала.

Удинаас мигнул, стараясь увидеть ее снова, говоря себе: «это совсем не то. Что угодно, кроме этого». Шагнул влево, на ровный клочок песка. Согнулся, левой рукой торопливо нарисовал на песке оберег, правую руку поднял к лицу, двумя пальцами закрыл веки, прошептал молитву: — Вниз Костяшки, Спаситель да узрит меня сей ночью. Странник! Взгляни на всех нас с высоты!

Опустив правую руку, он посмотрел на сделанный им на песке знак.

— Прочь, Ворон!

Вздохи ветра, шепот волн. Затем карканье издалека. Удинаас задрожал, подскочив на месте. Схватил корзину и пустился бежать к воротам.

Королевское Присутствие было просторным круглым залом. Черные балки перекрытий сходились у закопченного центрального просвета. Не омытые кровью из знатных родов расположились по краям зала, составляя внешний круг допущенных на совет. Перед ними сидели на скамьях матери семейств, замужние женщины и вдовицы. Далее располагались девицы и невесты — эти сидели на кожах, скрестив ноги. Пространство в середине понижалось на локоть, и в этом углублении восседали воины. В самом центре было возвышение, шириной в пятнадцать шагов. Там стоял Ханнан Мосаг, Король — Ведун, а кресла вокруг него занимали сидевшие лицами к присутствующим пятеро принцев — заложников.

Тралл и Фир спустились в центральную яму, чтобы занять место среди омывших себя кровью. Тралл взглянул на своего короля. На первый взгляд Ханнан Мосаг, Эдур среднего роста и обычного сложения, казался ничем не примечательным. Его лицо было правильным, более светлым, чем у большинства Эдур; широко расставленные глаза придавали ему вечно удивленное выражение. Значит, его сила была не во внешней красоте. Она целиком принадлежала его голосу. Густой и глубокий, этот голос заставлял себя слушать, какой бы длинной ни была речь.

Когда Ханнан Мосаг стоял вот так, молча, его роль в объединении племен казалась случайным стечением обстоятельств. Словно он по ошибке зашел в этот зал и теперь удивленно оглядывается, гадая, куда попал. Одет он так же, как большинство воинов, отличаясь только отсутствием трофеев — его трофеи, конечно же, сидят вокруг него. Пятеро сыновей пяти подчинившихся вождей.

Более внимательный взгляд на Короля обнаруживал и другие признаки его силы. Тень позади. Широкая, длинная. Закрытые перчатками руки, в каждой смутно видимый, но тем не менее смертельно опасный меч. Голова в шлеме, на плечах пластины лат. Призрачный телохранитель Ханнана Мосага никогда не спит. ВОТ ЭТОТ стоит уверенно и явно ничему не удивляется, подумал Тралл.

Немногие ведуны могли создать такую тварь, вытягивая силу из собственных теней. За молчаливым и бдительным часовым стоял Куральд Эмурланн, грубый и жестокий.

Теперь Тралл поглядел на смотрящих на него заложников. К'риснан ы. Не просто представители своих отцов. Они стали учениками Ханнана Мосага в магии. Их имена отняты у них, а новые держатся в тайне, окружены чарами. Однажды они вернутся в свои племена — вождями. Их верность государю будет абсолютной.

Прямо напротив Тралла сидел заложник из племени Меруде. Это племя было самым большим и сдалось позднее всех. Они всегда считали неколебимой свою роль главных среди Эдур — с их-то сотней тысяч мужчин, из которых не менее сорока тысяч омыты кровью или готовы ей омыться. Больше воинов, больше кораблей, вождь, на чьем поясе больше трофеев, чем видывали отцы и деды. Преимущество принадлежало Меруде.

Принадлежало бы, если бы не чрезвычайное мастерство Ханнана Мосага в обращении с теми остатками Куральд Эмурлана, из которых можно вытягивать силу. Магические умения вождя племени Ханради Халага далеко уступали его воинским доблестям.

Лишь сами Мосаг и Халаг знали условия капитуляции. Меруде стойко держались против Хирота и отрядов из племен Арапай, Соланта, Ден-Рафа и Бенеда. Вскоре ограничения честной войны были позабыты, их место заняла порожденная отчаянием жестокость. Древние законы готовы были пасть.

Но однажды ночью Ханнан Мосаг, как-то ускользнув от всех взоров, явился в селение вождя, в его собственный Длинный Дом. И с первым лучом жестокого пробуждения Менандоры Ханради Халаг сдался.

Тралл не знал, кто первым пустил сказку о Ханради, больше не отбрасывающем тени. Сам он никогда не видел вождя Меруде.

Сейчас перед ним сидел старший сын вождя. Он сбрил волосы в знак сдачи своей кровной линии; линии глубоких и широких шрамов бороздили его лицо, словно тени. Юноша всматривался в собравшихся строгими и бесстрастными глазами, словно ожидал покушения на жизнь Короля в его собственном зале.