Владимир Аренев - Время перемен Страница 8

Вот, это случилось. Мне, конечно, следовало догадаться. Мизинец нашел книги. По запаху.

Когда я вернулся в хибару ј1, он читал, читал с жадностью, бешено перелистывая страницы. И едва учуял меня, тут же набросился: «Почему ты не показывал мне их?! Ведь я давно уже прочитал то, что ты мне давал раньше!» Иногда он бывает очень агрессивным.

Признаюсь, я испугался. Он вымахал уже на голову выше меня и продолжает расти (что-что, а кормлю я его как на убой). Во время же приступов Мизинец становится почти неконтролируем — и вряд ли я смог бы остановить его, если бы ему вздумалось ударить меня. Ну а удар лапой с эдакими когтями… Хоть я и объяснил ему, что когти нужно подстригать, они растут очень быстро. К тому же молодой кхарг невероятно силен.

Словом, я испугался. И он, наверное, заметил что-то такое в моих глазах. Неожиданно Мизинец замер, не закончив движения и фразы, смутился и фыркнул (как я уже писал, так он выражает смущение): «Прости. Я не должен был кричать на тебя».

Я сказал ему, что не прятал, а лишь хранил книги в недоступном для насекомых месте. А также сказал, что они нужны мне и я не могу покамест позволить ему читать их. Он очень расстроился и вскоре ушел к себе домой, в хибару ј2. А я мысленно порадовался, что с некоторых пор переселился обратно, ибо находиться с ним в одном помещении для меня сейчас слишком сложно, почти невыносимо; и так уже мысли о том, как поступить с Мизинцем дальше, не дают мне покоя ни днем, ни ночью.

Он ушел, но я знаю, что он обязательно вернется. Когда меня не будет здесь, когда я уйду за едой или хворостом, или отлучусь еще куда-нибудь, — он придет сюда, чтобы читать дальше. Ведь все нормально, мне не нужны книги, когда я в отлучке. А таскать их с собой, как дневник, я не могу — их слишком много, и они невероятно тяжелы для этого.

И ни один тайник, новый ли, старый, не решит проблемы. Мизинец найдет книги по запаху. Тем более после сегодняшнего дня, когда он знает, что нужно искать.

Я сжег книги. Я их бросил в костер и глядел, как они горят. Для этого пришлось забрать их с собой далеко в лес, чтобы Мизинец не увидел.

Книги… Возможно, во всей Аврии нету больше ни единого экземпляра некоторых из них. Однако я спалил их. Я совершил преступление, но во имя… Создатель, во имя чего?!

Неужели я на самом деле — злодей, чьи деяния приносят лишь вред окружающим, разрушают все, что только можно разрушить?! Я не хочу верить в это, однако факты есть факты. И факты свидетельствуют против меня.

Там, у костра, я едва ли не впервые задумался над этим. Потом мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Я обернулся, но никого не заметил.

Я вернулся в хибару ј1 — она пустовала. Мизинца я нашел в хибаре ј2.

Мы поговорили о разных вещах, как это делали раньше. Такие вечерние беседы перед сном я ввел, чтобы хоть частично отвечать на постоянно появляющиеся у Мизинца вопросы. Как я уже писал, иногда он становился просто невыносим, донимая меня ими — вот я и велел ему все вопросы придерживать до вечера.

Сегодня, как ни странно, он почти ни о чем меня не спрашивал. Нужно ли писать, что меня это насторожило? А впрочем, ничего поделать я не могу. Совершенно ясно, что между нами возник и продолжает расти барьер отчужденности. Мизинец наконец стал понимать, насколько отличается от меня и других эльфов. Когда-нибудь, теперь я уже не сомневаюсь, он поймет все.

Мы распрощались с ним — как обычно, безо всякого холодка в голосе или чего-нибудь подобного — и я отправился к себе домой. Но нет, покоя в моем сердце не было.

Вот что меня тревожит: когда я обернулся, сидя у костра с догорающими книгами (когда мне показалось, что за мной наблюдают), позади на самом деле никого не было. Но покачивались ветви, как будто кто-то стоял там и успел уйти».

Глава первая. Загадочный вызов

— Хочешь, я расскажу тебе об этом человеке? — Надежда озорно улыбнулась и указала подбородком на «жертву». Дочка недавно прочитала «Приключения Шерлока Холмса» и еще находилась под впечатлением от дедуктивного метода Великого Сыщика.

Подыгрывая, Максим подмигнул ей:

— А давай соревноваться.

— Это как?

— Будем по очереди называть какую-либо из черт его характера.

— Принято!

— Дама — первая.

— Ладно же! Держись, несчастный!

Она задумалась, изящно подперев щечку кулачком. Глядя на дочь, Журский поневоле покачал головой: девчонке шестнадцать, а молодые люди уже без ума от нее. Эх, старик-старик, точно тебе говорю — через пару лет заделаешься дедом!

Он поглядел вдоль автобусного прохода на объект Надюшиных исследований…

— Человек, который не хочет, чтобы его узнавали, — выдала дочка первый вывод.

— Аргументируйте, Холмс.

— Темные очки, неброская тенниска, минимум вещей.

— Ну и что? — поддразнивая ее, хмыкнул Максим. — Не согласен. Те же темные очки… вдруг у него плохое зрение, слабые глаза, от солнца слезятся.

— И поэтому он уселся у окна, да еще и почти все время смотрит туда? — парировала дочка. — Ерунда! Лучше делай свой ход, а то начинают тут всякие…

— Мой ход? Что же, изволь. Он живет в городе, сюда приехал скорее всего по делам. Причем дела незапланированные и не совсем приятные — погляди, как он недовольно поджимает губы и постукивает по окну костяшками пальцев. Потом… он на самом деле довольно известный человек, скорее всего писатель. Примерно моего возраста. Белорус…

— Ну-у, — перебила его Надежда, — это ясно, мы ведь сейчас в Белоруси!

— …но, возможно, некоторое время жил за границей, — как ни в чем не бывало продолжал Максим. — Зовут его Денис Федорович Резникович…

При виде возмущенного Надюшкиного взгляда Журский искренне расхохотался и завершил:

— …и он мой давний приятель!

Кое-кто в автобусе, в том числе и Резникович, обернулись на шумевших. Но даже если «жертва» был тем самым человеком, о котором говорил отец, Журского он не узнал.

— Что ж ты к нему раньше не подошел? Врешь ты все! — немного обиженно заявила Надежда.

— Да не вру. Я его сто лет не видел, понимаешь? И узнал вообще только когда ты придумала эту игру в дедукцию.

— А почему тогда уверен, что это он? Чего ж твой «Резникович» отвернулся обратно к окну? Или снова спишешь все на «сто лет»?

— А и спишу. Ладно, видишь, к остановке подъезжаем. Пока автобус будет стоять, подойдем, поговорим. И разберемся, ошибся я или нет.

— Денис Федорович? Можно автограф?

Незнакомец вздрогнул и обернулся к Надежде:

— Простите?

— Ну, вы ведь тот самый…

— Простите, вы меня, наверное, с кем-то спутали, — голос твердый, уверенный. Ошибки быть не может. Сидит себе человек, никого не трогает, и вдруг его принимают за кого-то другого. Что же, ничего страшного.