Татьяна Мудрая - Мириад островов Страница 8

Девушка уже знала из географических описаний, что Готия бедна горами, и оттого удивилась, когда по правую руку выросло нечто очень похожее на хибинские плато — почти вертикальный склон, весь в могучих складках. Подошва горы утопала в кудрявых садах, от главного тракта ответвлялась торная дорога почти такой же ширины, только выложенная крупной базальтовой плиткой.

Постучала в раму переднего окна:

— Орихалко, что это там, за поворотом?

— Монастырь. Мужской.

— Ассизский?

Девушка знала, что ассизские братья — самый многочисленный и популярный монашеский орден, вроде рутенских миноритов. Даже великой Супреме (инквизиция или что-то вроде?) не удалось ни полностью искоренить, ни погрести под своими обломками сих смиренных братьев, многочисленных, как клопы в нагретой постели.

Впрочем, в Вертдоме никакие аналогии не играют. Над служителями нохрийской веры могут подшучивать, типа — «брось булыжник — как раз в ассизца попадёшь», или «Супрема — то ещё бремя в любое время», но обоюдная неприязнь возникает тогда, когда люди с одной стороны устают смеяться, с другой парировать уколы. Когда иссякает игра. На этот счёт тоже наверняка имеется присловье, но Галина не может его вспомнить.

— Так я спрашиваю — это малые братья?

— Сэнья Гали не могла про них слышать — ни одному рутенцу не интересно. Орден не старый — древний. Эринниты.

«Угм. От богинь эринний, что ли?»

— Есть предание, что самые первые из них явились из рутенской земли Эрин, или Айрин.

— Мы можем попроситься к ним на ночлег?

— За стены женщин пускают только днём и лишь если имеется настояние.

— Настоятельная необходимость или упрямый характер дамы?

Ей стало интересно — чуть больше, чем во все предыдущие дни. Интересно жить.

— Орри, нам что — снова искать кабак с отдельными кабинетами?

Прошлую ночь кто-то из постояльцев или обслуги загрохотал вниз по лестнице под визгливые вопли — было похоже на разборку шлюхи с клиентом или сутенёра со шлюхой. Хотя, скорее всего, ей показалось.

Он, похоже, знал подоплёку события — по крайней мере, поднялся на карачки и успокаивающе махнул рукой, когда девушка приподнялась на кровати. Во всяком случае, понял её слова правильно.

— Имеют страннический, странноприимный двор с отдельной оградой. Малая внутри большой и особая калитка вовне. Туда мы можем.

— Конюшня и каретный двор есть?

— Так я думаю.

Лошади уже бойко рысили по будто выглаженному камню, потом над крышей рыдвана сомкнулись ветви. То ярко-алое, что люди углядели издалека, было огромными яблоками, оставленными, как говорили в Готии, «для утехи древу». Чтобы и оно покрасовалось, и певчие птицы плодам возрадовались.

Орихалхо подогнал карету поближе и соскочил наземь у огромных ворот. Постучался — в дубовом монолите отворилось оконце размером в мужскую ладонь.

Привратник.

С ним, практически невидимым, разговор вышел совершенно для Галины непонятный, однако с интонациями почти птичьими и удивительными по красоте. Голос Орри стал будто глубже, насытился голосами леса и моря. Свист, пощёлкивание, щебет, густые переливы тонов и рулад…

«Вот это и есть его родной язык? Надо будет спросить».

Он вернулся, взял коней за поводья:

— Сэнью и карету пускают через королевские врата. Иначе в саду без присмотра стоять.

— Чего же там не охраняют? Оттого, что урожай собран?

— Его собирали деревенские и наполовину в себя. За работу или как милостынь.

— Ага, понятно, — отчего-то на душе стало легко до необычайности. — Орри, я верно догадалась — вы с монахом на твоём наречии толковали?

— Да. Первые наши записи и первые книги — от них. Теперь обучают подряд всех послушников.

Огромные двери с рокотом разъехались в стороны, скрывшись в стене как раз наполовину, какая-то решётка пошла кверху и остановилась как раз на таком уровне, чтобы экипаж мог проехать. Своего рода игольное ушко…

Внутри было необычное: стройные ряды конусов, как палатки в римском или ином военном лагере. Около каждого насажены цветы или кустарники с яркой по-осеннему листвой, а в центре — шатёр предводителя с горделивой двойной вершиной.

— Это отшельники так обитают: всяк сам по себе. В середине церковь, завтра на рассвете прилично сходить. Палаты ваши напротив — и вправду при стене. Вам пособят устроиться.

— А ты?

— Пойду с конями в сад, небо смотреть.

— Тебе ведь можно со мной, разве нет?

Галина прикусила язык. Не хватало бы, чтобы этот варвар догадался об испытываемом ею страхе.

— Среди морян нет мужей, но нет и жён. Так думают многие. Не нужно лишнего соблазна братьям.

Когда он распряг карету и увёл лошадей, появился монах-привратник, нестарый ещё человек в рясе из такой же парусины, как и одежда Орихалко. Волосы его спадали на ворот мелкими косицами, вместо привычной Галине тонзуры была аккуратная лысина от уха до уха.

— Мир вам, сэнья. Вы взяли из кареты, что нужно? Вот этот ковровый мешок? Я провожу вас.

Дом был чистенький, подслеповатый и полупустой, в жилой этаж вела лестница: верный признак того, что внизу находится подвал. Комната Галины была двусветная, но почти без обстановки: стул, стол, умывальник типа кувшин-тазик и неплохая, без средневековых вывертов, кровать с высоким матрацем и нарядным одеялом из лоскутов. Окна собраны из прозрачных кусочков слюды, вставленных в металлическую решётку: не удивительно, стекло здесь доступно, но дорого. А вот что удивило девушку всерьёз — наличие того, что в купеческой среде деликатно именовалось «прогулочный камень». Глыба непонятного вещества, твёрдого и наполовину прозрачного, благодаря вертскому кровяному колдовству была способна впитать в себя всю лишнюю для человека органику. Точно в королевских палатах… Любопытно, к какому рутенскому прототипу это восходит: нанотехнологии, что ли?

— Я принесу сэнье поесть и, уж простите покорно, запру дом снаружи, — сказал монах. — Такой устав. Келью изнутри заложите, коли будет угодно. За имущество в сундуках не беспокойтесь.

«И не волнуйтесь, если вас деликатно обыщут», — добавила Галина от себя. Впрочем, с какой стати и то, и другое — обыскивать и волноваться по поводу?

Ей принесли круглую пышную лепёшку и большую кружку тёплого молока с мёдом, всё свежее и очень приятное. Зажгли толстую свечу в плошке с ручкой. А потом наружный засов громко, прямо напоказ, задвинулся в петли.

— Монах ничего не сказал про окно, — тотчас пробормотала Галина, давясь предпоследним куском. Вскочила со стула и пошла проверять.