Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК Страница 82

  — От перемены мест результат не меняется, — ввернул Астеник.

  — К ляду результат, — сказал Носатый. — Это же как в сексе: результат ничто, процесс — все!

  — Ну не скажи, — возразил Колонель. — Иной раз такой от этого получается результат, что  просто диву дашься...

  — Неожиданный, — осклабился Астеник.

  — И такое случается, — солидно покивал Колонель.

  — Да я не о том, — отмахнулся Носатый. — В дороге как-то проще... мысли из головы выветриваются, некогда отвлекаться на пустые страхи.

  — Думаешь, пустые? — спросил Астеник.

  — В движении, в пути многое кажется пустым. Даже начинаешь на что-то надеяться. А вдруг рассосется? Ведь всякое уже бывало... Вдруг что-нибудь придумают, и все переменится к лучшему и станет на свои места?!

  — Не знаю, — сказал Колонель с сомнением. — Сколько себя помню, если что и меняется, так только к худшему. А если что и придумают — ну, там, открытие какое... или закон издадут... — то ежу понятно, что человек десять, максимум полсотни на этом неслабо  поднимутся, а всем остальным будет только хуже и меньше денег.

  — Какие еще деньги, — проворчал Носатый. — Кому сейчас нужны деньги! Я вот уезжал из этого вашего Нахратова... сам-то я из Лимбова... гляжу — на привокзальной площади стоит кавказец и фруктами торгует.

  — Я его видела, — подала голос Анна.

  — Я тоже видел, —  сказал Астеник. — Но не подошел. Кто его знает, что там за фрукты.

   Между прочим, и я видел этого странного торговца, но смолчал.

  — Ну и напрасно, — продолжал Носатый. — Почем, говорю, мандарины. А он: брат, бери задаром. Хочешь — выбирай, хочешь — сам выберу лучшие. Только все не бери, оставь и другим, вдруг кто-нибудь  еще захочет. Я говорю: мне все и не унести, а килограммчик возьму, не откажусь. Откуда они, говорю. Из-под Гантиади, племянник вчера целый фургон пригнал. Зачем гнал? Лучше бы по дороге людям раздал. А племянник  мне: слушай, я этих людей боюсь... сколько дней ехал, ни одного таможенника, ни одного гаишника не встретил,  это нормально, да?! Я его, абхазца, спрашиваю: если тебе денег не надо, зачем тогда здесь стоишь? Бросил бы эти ящики да отправлялся домой, с племянником. Не могу, говорит, привык здесь фруктами торговать, здесь и останусь, пока последний мандарин  не отдам хорошему человеку. А вы говорите, деньги...

  — Это мы от того абхазца с площади мандаринами да яблоками закусывали? — уточнил Колонель.

  — Точно так. И помидоры с огурцами тоже у него взяты.

  — Хорошие помидоры, — сказал Астеник. — И мандарины неплохие, хотя марокканские  мне нравились больше. Да где ж их найдешь, марокканские? Эх, и чего я засомневался, нужно было тоже взять...

   Ну, я-то не сомневался, хотя и взял всего ничего: пару яблок да гроздь переспелого винограда, которую съел еще на перроне.

  — Самое удивительное, —  усмехнулся Носатый,  — что у нас в Лимбове, когда я уезжал, хлебозавод работал, а хлеб стоил сто рублей батон.

  — И в каком соответствии с твоим заявлением, будто деньги никого не интересуют, это находится? — ядовито осведомился Астеник.

  — А в таком, — отвечал Носатый, — что за сторублевками можно сходить в ближайший банк. Они там на полу рассыпаны. И настоящие, и поддельные.

  — Зачем держать в банке поддельные купюры? — удивился Колонель.

  — Они не поддельные. На каждой написано «тестовый образец», и употреблялись они для наладки банкоматов.

  — Один черт, — сказал Колонель. — И какие же хлебозавод принимал в качестве платежного средства?

  — И те и другие, — хохотнул Носатый.

  — Непонятно, — проронил Колонель.

  — А мне объяснили. Мол,  нарицательная стоимость денежных  знаков значения больше не имеет. Зато как средство учета они еще сгодятся. Например, для прогнозирования суточного спроса.

  — Вот накопили они большой мешок купюр, — сказал  Астеник. — Что они с ними делать станут? Пустят на растопку?

  — Не знаю, не спрашивал. Может быть, каждое утро обратно в банк отвозят.  Инкассаторам тоже,  небось, чем-то нужно себя занять...

  Мы с Анной не принимали в разговорах участия, потому что я напряженно следил за водой, за воздухом, за обоими берегами сразу, и все ждал, какой же сюрприз готовится преподнести мой оппонент. Это порядком изматывало... но игра без нервов не бывает. Мне хотелось поскорее узнать, как у него обстоят дела с фантазией. Что же он все-таки придумает, чтобы одолеть меня и мое Веление.

  Что касалось Анны, то все это время она с не меньшим вниманием наблюдала за мной.

   Машинист Хрен Иванович безмолвствовал, поскольку находился у штурвала, то есть практически в родной стихии. А черно-серый молодняк был занят исключительно собой, переплетясь конечностями и иногда обмениваясь омерзительно бесстыдными поцелуями.

   Первым из равновесия их слюнявые нежности вывели Колонеля, как человека прежде других склонного к благонравию. Он прочистил горло и подчеркнуто отеческим тоном вопросил:

  — А вы куда стремитесь, молодые люди?

  — Мы странствующие фейри, — неохотно пояснил юнец. — Ищем летающий город Тир-Нан-Ог.

  — А-а... — понимающе протянул Колонель, хотя по лицу было видно, что ни черта-то он не понимал. — Я-то раньше думал, что «фейри» — это какая-то бытовая химия.

  — Да, — вынужден был согласиться юнец. У него обнаружилась  на диво правильная речь, выдававшая по меньшей мере второй курс филфака. — Обычай давать чистящим средствам звучные имена способен дезориентировать людей со скудным  словарным запасом. «Фейри». .. «Миф»... «Ариэль»...

  — «Максимка»... — мечтательно отозвался со своего поста Хрен Иванович. — Возьмешь, бывало, фуфырик...

  — А имена какие-то у вас есть? — спросил Колонель немного смущенно.

  — Меня зовут Шизгариэль, — дружелюбно сказала дева.

  — А меня Поре Мандон, — объявил юнец немного заносчиво.

  — Ман... чего-чего?! — переспросил Астеник и заржал.

   Носатый вторил ему интеллигентским хихиканьем.

  — Имена  сами  придумывали?  —  мрачно спросил Колонель.

  — Ага, — сказала дева и шмыгнула носом.

  — Шо пиздец, то пиздец, — отреагировал Хрен Иванович.

   Теперь уже  на бледных лицах этих чокнутых фейри было начертано непонимание.

  — Ничего смешного не вижу, — наконец отчеканил юнец и, отвернувшись, стал смотреть на реку.

   Если в имени девы отчетливо читались отзвуки старой доброй «Шизгары», с легкой приправой благородной шизы, то юношу я переоценил. Судя по фонетической глухоте, вряд ли то был филфак. В лучшем случае, отпрыск хорошей педагогической семьи, оттуда — в ролевики, а уж когда крыша сползла окончательно — на поиски летающего города. Который, между прочим, ни единого мига не летал, хотя и располагался на изрядной высоте.